– Хорошенько умойся, – сказала мать, не глядя. – Целиком. До ногтей. И ушла, оставив дверь приоткрытой, как будто не стоило прятаться. Как если бы всё, что дальше, уже не её забота.
Красная долго стояла на месте, не двигаясь, будто не услышала. Но она слышала. Просто не могла сразу пошевельнуться – не от страха, а от той странной тяжести, что ложится на тело, когда ему сообщают: сегодня оно станет чем-то большим, чем просто плотью. Сегодня – оно послание. Проводник. Свёрток без обёртки.
Таз с водой уже стоял на лавке, рядом – кувшин, кусок твердого мыла, серая ткань, выстиранная до мягкости. Комната – узкая, низкая, тёмная, освещалась косым светом из окна, где паутина колыхалась от сквозняка. На стене – зеркало, в железной раме, старое, с пятнами времени, с вкраплениями ржавчины и тенями тех, кто смотрел в него до неё.
Она сняла платье – ту самую, простую, холщовую рубаху, которую носила почти каждый день, и осталась в чулках, потом и их спустила, аккуратно свернула, положила на табурет. Всё это – неспешно, как будто снимала с себя не одежду, а роль. Осталась босой, обнажённой, с плечами, на которых дрожала тень света.
Подошла к зеркалу.
Тело, что смотрело на неё, было знакомым – и новым. Девичье, но уже с теми признаками, которые раньше вызывали в ней тревожную гордость: грудь – не большая, но упругая, с розовыми сосками, затвердевшими от холода; живот – ровный, с едва заметным углублением пупка; бёдра – широкие, как у сестры, что ушла первой; ноги – крепкие, загорелые, с тонкой линией волос на голенях, которую она сбривала лишь однажды, втайне, из любопытства.
Лицо в зеркале было другим. Не как у тела. Оно смотрело в сторону, как будто знало больше. Щёки – немного впалые, губы – полные, приоткрытые, будто собирались что-то сказать. Брови – чёткие, взгляд – тяжёлый, не потому что хмурый, а потому что нёс ответ, который ещё не прозвучал. Шея – длинная, ключицы – острые, как крылья.
Она провела пальцами по животу, потом выше, к груди, сжала её – не от похоти, а чтобы проверить: она ещё чувствует. Почувствовала. Лёгкое покалывание. Щекотку. Живое.
Повернулась боком. Оглядела спину, ягодицы, изгиб бедра. Там, в зеркале, была женщина. Незрелая – но уже не девочка.
В этот момент она ощутила: поблизости кто-то есть.