Тут я перехватил взгляд старой итальянки, за которой украдкой наблюдал с того момента, как сам вошел сюда и занял местечко на диване за крохотным столиком возле высокого окна. Старость, лишенная дряхлости, спокойствие, неторопливость движений, полное погружение в себя делали ее в моих глазах любопытнейшим объектом для изучения. Я легко представил себе, сколько событий прошло перед ее глазами за те годы, которые она провела, быть может, именно здесь, в этом историческом для меня кафе, чинно подливая себе в кофе горячее молоко из кувшинчика, потягивая из бокала красное вино и лишь изредка перебрасываясь несколькими фразами с услужливо навещающим ее официантом.
Появление юной женщины вывело старую венецианку из задумчивости, и я увидел, что она улыбнулась. У меня даже возникло ощущение, что так открыто и одновременно испуганно может улыбаться человек, заглянувший на склоне дней в альбом семейных фотографий и увидевший себя в далеком детстве. Когда пара села у того же окна напротив меня, старуха молча поднялась, положила под блюдце несколько аккуратно сложенных купюр, кивнула официанту и, прямо держа спину, покинула «Флориан».
Спутник девушки положил рядом с собой на диван длинный серый плащ и старомодный зонт-трость, оставшись в приталенном твидовом костюме и небрежно повязанной алой косынке, выглядывающей из-под расстегнутой на две верхние пуговицы белоснежной рубашки. Девушка шубку не сняла. Я не мог не обратить внимание на то, как красиво смотрятся скрещенные под столиком ее длинные, обтянутые блестящими чулками ноги.
Между тем господин, примечательная внешность которого уже бросилась мне в глаза, казалось, вовсе не интересовался своей прелестной компаньонкой. Вместо этого он равнодушно заглянул в лежащую перед ним книжечку меню, поднял взгляд на полусогнутую фигуру выжидающего официанта, пожал плечами, положил меню перед девушкой, заметил меня и приветливо кивнул. Я не нашел ничего лучшего, как ответить ему тем же. О моем существовании, однако, сразу же забыли, поскольку девушка довольно громко зашептала, что ей тоже все равно и что она по-итальянски не понимает. Интуиция меня не подвела и в этот раз: возмущение было высказано на чистейшем московском русском.
– Ты плохо себя ведешь, – с сильным английским акцентом оборвал ее господин. – Если жмут туфли, иди босиком, но помалкивай. Я всегда отдаю новую обувь разнашивать, ты же знаешь. Закажи что-нибудь покрепче и расслабься – до гостиницы рукой подать.