Где-то скрипнула дверь, Мигель обернулся, но в дверях никого не увидел.
– Они уже идут, Франсиско. Твои генералы или мои банкиры, все эти крысы, которые почуяли, что корабль тонет. Ты оставил им трон. Я – грязь, на которой он стоит.
Дверь бесшумно открылась.
– Papá?
В кабинет вошла Мария, аккуратно поправляя складки голубого платья. Она была живым воплощением отцовских противоречий, с виду хрупкая, как фарфоровая кукла, с мягкими чертами лица и привычкой опускать ресницы, делая вид, что стесняется даже собственного голоса, но те, кто знал её ближе, видели её холодноватый блеск в глазах и едва уловимую манеру взвешивать каждое слово. Она росла в тени отца, научившись извлекать выгоду из его имени, но при этом, с детской жестокостью привыкла получать всё, чего хотела.
– Ты опять не спишь… – в её голосе звучала забота, но глаза скользили по бумагам на его столе. – Доктор говорил, тебе нужен отдых.
– Дон Альварес приходил сегодня? – не оборачиваясь, спросил он.
– Да… – Мария опустила глаза, перебирая чётки с деревянными бусинами, подарок на её первое причастие, но теперь это был лишь аксессуар, придающий образу невинность.
– Принёс коробку конфет. Сказал, что Сантино очень хочет поступить в дипломатическую академию. Я обещала, что ты поговоришь с ректором. Ты же его знаешь, правда?
Её новой прихотью стал Сантино Альварес, который с самых пелёнок воспитывался для светских раутов, а не для страстей. Высокий, с безупречными чертами лица, унаследованными от матери-итальянки, он говорил на трёх языках, но не имел ни одной собственной мысли. Его смех звучал ровно столько, сколько требовалось по этикету, а ухаживания ограничивались стандартным набором комплиментов, заученных ещё в колледже. Именно это равнодушие и сводило Марию с ума. Она, привыкшая к мгновенному исполнению желаний, впервые столкнулась с тем, что нельзя купить или выпросить у отца. Сантино был как изящная безделушка за витриной – красивый, но холодный, и её детское возмущение невозможностью обладания лишь разжигало болезненную одержимость.
Его отец Дон Альварес, старый соратник Мигеля понимал, что этот брак – не более чем сделка, но отказать другу он не мог, да и выгоды для семьи были очевидны.
Мигель наконец повернулся, обратив всё своё внимание на Марию, стоявшую перед ним, немного склонив голову, изображая безупречную покорность. Только уголки её губ дрожали от сдерживаемой улыбки.