– Ну ты, дед! Ну мы тебя!
«Прямо «Ну, погоди!» какое-то», – подумал Семен Михайлович.
– Эй, куда вы! А пенсия, вы же забыли свою долю! – кричал он, потрясая в воздухе сумкой, но «пайщики» уже скрылись за углом дома.
«Хорошо, что ключ с собой был, – подумал Семен Михайлович, опуская руки, – а то ведь пустой сумкой хорошо только мух пугать».
Семену Михайловичу сегодня исполнялось шестьдесят шесть лет, и у него не было желания делить свою пенсию в этот знаменательный день с кем бы то ни было.
Будучи человеком общительным и доброжелательным, Семен Михайлович не утратил крутости нрава молодых лет. И не стеснялся его применять, когда это было необходимо. В свое время жизнь на комсомольских стройках закалила в нем характер настоящего мужчины, и сталкиваться с подобными типами ему было не в первый раз, ведь Байкало-Амурскую магистраль и Днепрогэс-2 возводили не только руками сознательных комсомольцев, но и несознательных зека, с которыми время от времени приходилось сталкиваться.
Внешность он имел не особенно выдающегося в толпе человека. Этакий среднестатистический пенсионер. Среднего роста, плотного телосложения, склонный к облысению, поэтому стригся всегда коротко, чтобы не походить на молодящихся пенсионеров, зачесывавших «локон страсти» с виска на лысину, который потом при боковом ветре вставал, как ирокез у панка.
Жил Семен Михайлович в однокомнатной квартире с трещинами в потолке и стенах, через которые тараканы уже давно не бегали, а ходили на обед неторопливо, по часам, как старые госслужащие, которые проработали в одной и той же конторе многие годы.
Кроме того, он был «счастливым» обладателем скромной пенсии, артрита и ордена Трудового Красного Знамени, полученного за участие в комсомольских стройках, где он работал покорителем железа, то есть механизатором.
Носил Семен Михайлович серый костюм старого покроя и рубашку в полоску. Под костюм вместо туфель он предпочитал обувать практичные и востребованные еще со времен Древнего Рима сандалии, и эти сандалии сейчас направлялись в родной гастроном.
Гастроном, несмотря ни на что, оставался родным потому, что спустя тридцать неспокойных лет многое осталось по-старому.
Старая заведующая, половина прежних продавщиц, которые так же хамят, когда в плохом настроении, и так же обвешивают вне зависимости от него, и даже старые прилавки-холодильники, не считая парочки новых, привезенных поставщиками пива и мороженого. За столько лет не изменился даже фасад двухэтажного кирпичного дома, на первом этаже которого располагался гастроном, но Михалычу нравилась эта живущая до сих пор память о том времени, когда в этой стране была, казалось бы, нерушимая, стабильность.