– Пока это сколько? – интересуюсь. – А то посадку уже объявили.
– Сейчас вот переоденусь и вместе на родину полетим. У меня там встреча с монархистами, будь они неладны. Надоели, хуже горькой редьки. Но без их согласия я развестись не могу.
Переоделся государь во всё народное быстро, джинсы натянул, куртку утеплённую, кепку меховую, и мы направились к самолёту. Одежды самодержавные, кроме рукавиц августейших, он туго запихал в большую клетчатую сумку. А корону забрал у меня. Сказал, что надо обязательно предъявить её монархистам в подтверждение того, что он не Гришка Отрепьев.
Потом, в полёте уже, я и спрашиваю у него снова, почему на иностранке-то жениться нельзя?
– Ну, сам посуди, – объясняет. – Я её лягушкой обзываю, а она ни бум-бум. Вообще ничего не понимает. Я ж по приказу батюшки стрелу запульнул, когда он ещё жив был, прямо от Кремля до Нотр-Дама. А на правом берегу Сены болота же были. Вот стрелу мою и заграбастала одна сохранившаяся там лягушка. Пришлось жениться. И сколько я не целовал её потом, ни в какую царевну она не превратилась. И съесть я её не могу, не французишка же я малохольный, прости господи!
* * *
Слушается дело
Слушается дело по обвинению некоего гражданина в публичном оскорблении представителей власти. Судья, молодая пышнотелая женщина, похожая на гостеприимную супругу богатого русского помещика, спрашивает у обвиняемого:
– Вы знали об ответственности, предусмотренной уголовным кодексом за такое преступление?
– Догадывался, – отвечает ни на кого из великих писателей не похожий гражданин, седой как лунь, колени согнуты, на трость опирается.
– С учётом того, – продолжает судья, – что в зале присутствует невесть откуда взявшаяся многочисленная публика, прошу вас, прочитайте вслух частушку, которая, по мнению указанного в деле государственного органа, оскорбляет двух известных на всю страну метеорологов. Только фамилии их не называйте, а обозначьте просто буквами.
– Пожалуйста, – говорит обвиняемый и декларирует:
Холода не хилы –
Полный произвол:
Вэ, вэ, вэ – на вилы!
Тэ, тэ, тэ – на кол!
– А теперь объясните, – требует судья, терпеливо выждав, когда публика наконец отхихикается. – Как вам, пожилому образованному человеку, пришло это в голову?