Аналогично нам проще определить измеримые границы, например временные, чем границы, которые измерить нельзя, например сексуальные. Мы чувствуем себя вправе выказывать недовольство, если кто-то приходит на час позже, чем было условлено, но не считаем столь же законным выражать свой гнев, если на нас бросают неприличный взгляд.
Убеждения, привитые нам образованием и культурой, также по-разному влияют на все разновидности личных границ. Скажем, если на нас напали физически, у нас не возникает сомнений в том, что мы должны себя защитить, и мы не чувствуем себя виноватыми. Однако, если кто-то задевает наши чувства и наносит ущерб нашей психологической целостности, мы испытываем чувство вины, когда говорим обидчику вести себя иначе.
Почему так, ведь в обоих случаях мы защищаемся?
Первостепенная задача при установлении личных границ – придавать им всем одинаковое значение.
Приведу пример. Нам бы никогда не пришло в голову убрать входную дверь в доме, чтобы каждый мог войти, когда захочет, не так ли? Это означало бы пойти на риск, что кто-нибудь ворвется в дом, ограбит нас или причинит нам вред, поставив под угрозу нашу целостность или целостность нашей семьи. Поэтому у дома есть дверь, которую могут открыть ключом только те, кто в нем живет. Остальные же должны позвонить, а мы решаем, хотим впускать их или нет. Точно так же в домах есть другие двери, которые отделяют комнаты и другие помещения. Никому не кажется оскорбительным, что каждый человек, живущий в доме, имеет свое личное пространство и держит дверь открытой или закрытой по своему усмотрению. Также никого не беспокоит, что кто-то закрывает дверь в ванную комнату, когда собирается ею воспользоваться, и мы не чувствуем себя виноватыми, когда это делаем. Эти ограничения кажутся нормальными и даже необходимыми для гармоничного существования.
Как бы мы отреагировали, если бы наш друг обиделся на то, что мы не дали ему ключ от нашего дома? Как бы мы ответили на его заявление, что, если мы действительно хотим с ним общаться, он должен иметь возможность приходить и уходить, когда захочет? Что бы мы сделали, если бы он сказал, что, раз мы не даем ему ключ от дома, значит, мы не испытываем к нему доверия и привязанности?
Это, вероятно, прозвучало бы для нас дико, и, если бы такой человек сразу не признался, что у него случилось помутнение рассудка, мы бы прекратили с ним общение.