– Я и сам не ожидал, так что будем сегодня кутить, отмечать моё повышение. – Он влез в домашние тапочки.
Марина скрестила руки на груди, глядя на притихшего сына.
– Егор, что ты застыл как оловянный, давай уже оттаивай, неси пакеты, я потом разложу.
Егор скрылся на кухне.
– Да, кстати, мама твоя звонила.
– И что хотела? – Дима чуть напрягся.
Отношения Марины с родителями мужа можно было назвать «худым миром», изначально они были против Диминой ранней женитьбы вообще и на Марине в частности. Некоторое потепление со стороны свекрови наметилось два года назад, когда скоропостижно умер отец Дмитрия, но сама Марина такой внезапный прилив чувств не понимала и не поддерживала. После смерти мужа Димина мама, Галина Ильинична, жила со своей престарелой матерью в Нижнем Новгороде и теперь всячески зазывала сына с внуками погостить. И как неслыханное одолжение готова была терпеть невестку. Только вот Марина к такому «терпению» была совсем не готова.
– Спрашивала, как дела, я сказала, что всё отлично, похоже, она не особо обрадовалась. – Марина кивнула на кухню. – Что это с ним?
Муж пожал плечами, переключаясь.
– Подростки, что с них взять. И это только начало, мать.
– Ладно, – Марина махнула рукой, – кстати, у Егора тоже скоро день рождения, может, ему новый мобильник подарить, а то старый у него уже совсем… того.
– Можно, – Дима шагнул к жене, нежно приобнял, наклонился и поцеловал в висок, – пойдём-ка праздновать! Мне же, Марусь, премию выписали. И даже выдали. На эти деньги мы два новых телефона сможем купить. И даже три!
– Чудеса в решете! – Марине была приятна его ласка, от которой она почти отвыкла, и обняла его.
Из дверей кухни на них смотрел Егор. Внимательно и неотрывно.
* * *
Колени подкашиваются, я дёргаюсь и открываю глаза – кажется, я на пару минут провалилась в сон и чуть не упала. Первую секунду я фокусирую внимание, пытаясь понять, где я: бежевая стенка напротив, белая дверь с цифрой одиннадцать. Ну да, за спиной у меня другая дверь с цифрой девять.
Выдыхаю и вхожу.
Он лежит на боку, поджав ногу. Больно. Я знаю, что больно.
– Я здесь, мой хороший, – трогаю его за плечо.
Он чуть откашливается и усмехается:
– Что сказал Фёдоров? Что я поправлюсь?
– Почти.
Я знаю, что ему шутить легче. Нам обоим легче.
Мы много смеёмся в этом августе. А в последнюю неделю особенно.