Я знала о женщинах и детях, которым приходится идти в работный дом, чтобы не остаться на улице. Там им дают пропитание и крышу над головой, платят жалование в конце месяца. Лия, наша служанка, как раз из такого работного дома. Мой папа платил не ей, а ее начальству. Уж не знаю подробностей их договора, не выясняла.
Моя жизнь состояла из бесконечных уроков пения, танцев, грамоты, вышивания и вязания. Меня готовили к замужеству, звали на балы и приемы, а как-то раз даже устраивали отбор женихов. Очень веселое было мероприятие, насмеялась я тогда на годы вперед и сказала матери, что больше не собираюсь искать суженого среди всех, кто подал прошение для участия в отборе.
Я не считалась завидной невестой: не имела большого приданого, титула, знатной фамилии, поэтому и кандидаты приходили соответствующие. Последним мои руку и сердце просил престарелый гробовщик. Он пообещал моему отцу, что я буду с ним счастлива, а если умру раньше, то он совершенно бесплатно устроит самые роскошные похороны из всех, какие когда-либо проходили в этом городе.
Колеса стучали по брусчатке, с улицы доносился разнузданный смех: экипаж выехал на окраину. Сама я бы туда никогда не сунулась, слишком уж опасные районы располагались за пределами центра. В них, говорят, до сих пор существуют рынки людей. Подумать только! Я не верила, пока однажды случайно не увидела фотографию с запечатленной на ней девицей в кандалах и припиской о стоимости товара: «Двадцать серебряных». За двадцатку можно купить продуктов максимум на неделю, разве человек может стоить так дешево?
Я уныло опустила голову. Меня продали за двести. Да, это больше двадцати, но тем не менее.
– Мне придется работать служанкой, да? – спросила я едва слышно и вытерла обжигающие слезы обиды. – Как наша Лия? Я буду топить камины, убирать, готовить, чистить сапоги хозяев?
Мистер Лот вопросительно вскинул брови, а потом, словно не сразу осознав услышанное, рассмеялся.
– Что вы! Я никогда не держал общих работных домов. У меня всего один, и он исключительно женский.
– Но ведь служанки – женщины? – уточнила я непонимающе, а в груди заворочалось нехорошее предчувствие.
Меня одарили белозубой улыбкой.
– Вы будете работать в борделе, мисс Иллс.
Слово «бордель» в кругу моих знакомых девушек и женщин произносилось с священным ужасом в глазах и дрожащим голосом. Сама я никогда его не употребляла, знала только, что там продают любовь. Детали таких сделок мне были неизвестны, хотя я множество раз спрашивала об этом маму. Она краснела и отмахивалась, мол, лучше никогда не знать. Тогда я отправилась в библиотеку и там нашла книжонку с незамысловатым названием «Цветок борделя». Чего я начиталась! Кажется, на пятой странице мне сделалось плохо.