Хоть что-то хорошее в этой квартире.
2.
Харон перемигивался с духами-гирляндами крохотной кофейни. Они щебетали по-птичьи о чём-то своём – то ли об обновлённом меню, то ли о последних новостях района, то ли о давних делах, что однажды отобразились на колонке местной газеты. Наверное, только они и знали, почему я взяла фамилию бабушки и долго скрывалась, не зная, как смотреть в глаза прохожим, Янусу и Госпоже Дорог.
Это было трусливо и нелепо, но что ещё взять со вчерашнего подростка? У меня выходило складно врать, недоговаривать, увиливать и прятаться за сотней безликих масок. Особенно от самой себя и чудовищ.
Раньше я думала: нет ничего страшнее чужого гнева. Теперь поняла: не чужого – материнского или внутреннего, того, над которым ты не имеешь власти. Он грызёт рёбра, заставляет хвататься руками за горло и душить, душить, душить.
«Убей её – и дело с концом! – скалились чудовища. – У тебя это в крови-и»
Я выпила половину латте залпом, выдохнула и, бросив взгляд в посеревшее небо, направилась дальше, по разбросанной листве, вдоль луж в проломах асфальтов – туда, внутрь одинаковых дворов и людей с одинаковыми судьбами, к жёлтым окнам, что кажутся уютными и тёплыми, если смотреть с улицы. Хорошая привычка, если не знать, что за ней кроется река обид и одиночества.
Тётка уже ждала меня у подъезда. Возможно, ей удалось подчинить течение времени, а возможно, это – дань современной косметологии, кто уж тут разберёт. В общем, она не изменилась: тонкая, низкая, одетая по-деловому и с прищуренным взглядом, что не упустит любую мелочь.
«Не заводи гиену в дом», – шептал внутренний голос. Нарастающая тревога проводила когтями по шее, благо, я знала, как с ней справляться. Ведь я – не тот беззащитный ребёнок, не крошечное пятно на фоне огромных взрослых.
– Здрасьте, – сказала я прежде, чем распахнуть дверь.
– Здравствуй, Ната, – холодно бросила она.
Уж не знаю, был ли у неё список или просто хорошая память, но, едва мы переступили порог, тётка деловито направилась к спальне матери и принялась выуживать из кучи цветастого хлама всё то, что когда-то дарила на разные праздники. Даже старую пластиковую куклу в розоватом платьице, которую давала мне. Жаль, поиграть с ней так и не получилось – мать почти сразу упаковала её и запрятала у себя со своим знаменитым: «Ты всё испортишь!»