Горюнов не мог избавиться от чувства, что это было не случайно. Рыбаков был слишком уверен в себе, чтобы такое случилось просто так. Он заговорил о компромате, зная, что это вызовет внимание. Но что он на самом деле знал? Почему всё это произошло в прямом эфире?
Кинув взгляд на Варвару Плетневу, свою верную напарницу, он увидел, как она изучала тело. Варвара была специалистом по токсическим веществам, но даже она выглядела задумчивой. Она только что вынула из кармана маленькую пробирку и, делая заметки, задумчиво произнесла:
– Странно… Практически нет признаков физических повреждений. Это исключает классическое отравление или методы с ядами, которые мы обычно видим. Он не был бы настолько быстро уничтожен обычными химикатами. Что-то другое, Павел.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Горюнов, его голос становился всё более напряжённым.
– Я имею в виду, что это что-то, что либо быстро исчезает, либо под действием чего-то ещё. И, скорее всего, – она замолчала, подбирая слова, – это что-то, что он мог принять до эфира. Например, если бы он пил воду. Мы должны проверить бутылку.
Горюнов кивнул и повернулся к операторам.
– Пожалуйста, передайте нам бутылку воды, из которой он пил. Немедленно.
Записи с камер показали интересные подробности. Примерно за десять минут до начала эфира Рыбаков зашёл в гримёрную и взял бутылку воды, стоящую на столе. Камера, которая фиксировала его вход, показала, что бутылка была уже открыта. Оператор в студии заметил, что Рыбаков, прежде чем сесть за стол, немного сморщился, как будто что-то не понравилось. Но он не обратил внимания на его поведение, продолжая настраивать камеры.
Судя по записи, никто не мог заметить, что произошло. Но камера, которая фиксировала его лицо, зафиксировала явное беспокойство, когда он начал интервью. Ирина Вострикова задала первый вопрос, а потом продолжила по списку. Рыбаков отвечал всё более напряженно. Когда он начал говорить о коррупции, он стал выглядеть заметно хуже. Почти сразу после того, как он произнес слово «компромат», его лицо побледнело, и он схватился за горло.
– Это странно, – сказал Ворончук, просматривая запись на экране. – Человек не мог бы так быстро ослабнуть от обычного отравления. Мы здесь видим не просто потерю сознания. Он действительно испытывал тяжелейшую боль.