Знаю, что уже достаточно взрослая для этого и от нелёгкой сиротской жизни должна быть суровей и жёстче, но какая разница сколько вам лет и как давно умерли ваши родители? Разве вы не будете скорбеть по ним? Я снова дала волю чувствам и слёзы вновь побежали по моим бледным щекам. Прошло около трёх минут, как в дверь раздался лёгкий стук, и вошла сестра Елизавета. Я быстро стёрла слёзы со своего лица и повернулась к ней.
– Доброй ночи, сестра Елизавета.
– И тебе, Ева. Как вы тут, Таня я вижу, спит, а ты почему не ложишься?– как всегда с тревогой и заботой спросила сестра.
– Я уже собираюсь,– сразу же ответила я.
– Я знаю про день рождения, 15 лет, такая дата, так много романтики в жизни будет происходить,– с улыбкой произнесла она. Я ответила,– Да.– Она погрустнела и, помолчав, немного спросила.
– Ева, что в твоей голове?
Я не поняла вопроса, но увидев как её взгляд, задержался на запястье моей правой руки, обо всем догадалась. Она говорила о повязке и ране после суицида.
– Ева, скажи мне, что в твоей голове?– снова повторила она.
– Ну, вот снова разговор «выверни себя наизнанку», уже второй за вечер.– Про себя подумала я, но не произнесла в ответ ни слова.
– Ева, ты в праве мне не доверять, мы знакомы совсем не долго, но я знаю о твоей не лёгкой судьбе и очень хочу тебе помочь, пожалуйста,– подошла совсем близко и взяла меня за руку.
– Я знаю,– всё, что смогла ей ответить. А что ещё я могла ей ответить, людям часто кажется, что они многое понимают, но это не так. Нельзя понять того, что нужно прочувствовать. Вы же все знаете о нашем существование. Знаете о том, что мы есть, но вы никогда нас не полюбите, никогда не примите, как своих, родных детей. Нас калечат и убивают, продают в роддомах, чтобы потом умереть от побоев новоиспеченных родителей. И с нами всё плохое происходит чаще, чем с кем-то ещё. Как нам помочь? Я не знаю, что ответить человеку, который хочет мне помочь. Я просто не знаю, что на это ответить.
Она поцеловала меня в лоб, не дождавшись ответа, и пожелала спокойной ночи. Уходя, она выглядела совсем грустной, и мне от этого стало еще мрачнее. Ночь тоже не была для меня спокойной, кошмары моей жизни снова стали меня беспокоить.
Наутро я проснулась совсем обессиленной. Преодолев жуткое желание не вставать с пастели, я подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться на себя. Зрелище, конечно, было не из приятных. Моя кожа и без того очень тонкая и белая, сегодня кажется, была совсем прозрачной, а кровяные сосуды под ней как будто бы не хотели гнать через себя кровь. Глаза же всегда насыщено янтарного цвета сейчас выглядели, как два потухших фитилька, волосы вообще были свалявшимися и взъерошенными. Да, и ещё одна странность, меня все дразнят за цвет волос, а то, что у меня очень редкий оттенок глаз, янтарный, никто не замечает. Вот за это действительно обидно, когда замечают только недостатки, а достоинства за ними скрывающиеся в упор никто не видит. И всё-таки, я умылась, оделась, отправилась на завтрак, после на службу, как уже у нас повелось. После службы я услышала между сёстрами множество разговоров о предстоящем вечере и о том, что пора готовиться. Мне не хотелось придавать этому событию такое большое значение, но подготовка обязывала подчиниться большинству и помочь с работой. Надо сказать, что сёстры всегда выполняют свои обязательства перед пансионатом и нами очень хорошо, но к этому мероприятию они готовились так тщательно, как никогда раньше. Может быть, и они на самом деле были не такими святошами, как нам казалось, и имели виды на воспитателей по ту сторону озера, завязав пару противозаконных им романов. Кто знает? Так или иначе, все мы были задействованы в уборке территории, облагораживанию клумб, приготовление ужина и прочими подобными делами. Не заметно для каждой из нас день прошёл очень быстро, и вечер подошёл почти вплотную. Всё было почти хорошо, если не считать мерзкой Сабрины, которая с нашей первой встречи прохода мне не давала, пытаясь, каждый раз меня чем-нибудь задеть, но мне не очень хотелось обращать на неё внимание и вообще хоть как-то её замечать, я просто её игнорировала.