Вот что говорил Журбин: "Партию Эвридики решено было поручить Понаровской. Она подходила прежде всего по внешним данным – была пластична, умела двигаться, у нее были выразительные руки, она элегантно носила созданное для нее художником рубище. В конечном итоге она создала вполне убедительный образ. По моему мнению, она вообще предрасположена к музыкальному театру, причем, именно к спектаклю оперного типа. В сумме ее приемов: голос, вокальная лепка образа, умение создавать развернутые эпизоды. Ей многое подвластно – от философской лирики до гротеска, сатиры…"
Для постановки оперы пригласили театрального режиссера Марка Розовского. Ира гордилась, что он называл ее актрисой. А он вспоминал: "По-моему, единственная в моей жизни актриса, которая работала до потери сознания в полном понимании этого выражения". Она действительно падала на сцене. Потому что и физическое, и нервное напряжение были велики, а она в то время худела. Этого требовали лохмотья: ее героиня ходила босиком в трикотажной тряпке, надетой на голое тело. И Понаровская голодала, чтобы добиться телесного совершенства. Однажды режиссер позвал: "Орфей и Эвридика, на сцену!" Орфей явился, а Эвридики нет. Розовский подумал: ну вот, начались эстрадные штучки, нет, это не театр… И тут к нему подошел Анатолий Васильев: "Марк, Ира потеряла сознание за кулисами".
Ирина рассказывает: "Эвридику я выстрадала. Сколько нам с Альбертом Асадуллиным (Орфей) пришлось намучиться с этой работой! Иногда казалось, что мы зря за все это взялись, что ничего не получится. Там был очень трудный вокал, но дело даже не в этом – мы ведь играли в опере, от нас требовались и актерские данные. Приходилось нелегко не только психологически, но и физически: то бегали, то пели лежа и все это с микрофоном в руке. Надо было тщательно следить за тем, чтобы не запутаться в шнуре. Существовала даже специальная шнуровая режиссура. Эвридику я сыграла свыше ста раз. Когда мою роль передали другой артистке, я почувствовала себя матерью, отдавшей ребенка в чужие руки".
Роль отравила Понаровскую на долгие годы. Спектакль, где режиссер выстроил мизансцены, определил выражения лица, показал движения кончиков пальцев, а ты должна лишь органично наполнить внешний рисунок внутренним содержанием – это счастье для эстрадной певицы, которая в песенных миниатюрах брошена на самое себя. Как выйти к микрофону, в чем, о чем страдать или кому улыбаться? Что делать-то? Ирина тосковала по Эвридике, как по определенности.