Зато блистает златом Рим,
Кичится во дворцах багрец,
За это римлянин хулим
Немецким Гансом, как – подлец.
Паломники идут гурьбой,
Но бремя их – не скорбь, не боль,
Христу относят дар златой,
Садятся робко, хлеб да соль
Принять в таверне, кладь – с собой,
Боятся адовой алчбы,
Ведь – «приглядеть за их казной»,
Уж на уме у голытьбы.
Всем правят деньги, спору нет,
Успехом, правдой и судьбой,
Но многим в радость слабый свет, —
Клок неба в яме долговой,
Судья, известно, справедлив,
Супруге обновив наряд,
Взбодрит в ней чувственный прилив,
Портняжка будет – хлебцу рад.
К утру и Нaнтвин подошёл,
Что странствовал по всей стране,
Портной о нём сказал бы: – гол,
Коль так скупится на сукне.
Лишь Бог и меч судье страшны,
А этот странник – прохиндей,
Ведь то, что нужно для страны,
Он вывезет за сто морей.
Собратьям Нантвин руки жмёт,
Вдруг – копья вкруг него в избе,
Да, недалече эшафот,
Коль носишь злато при себе,
Рыдает пилигрим, кричит,
Что никому не делал зла,
И мыслит: – там заведом стыд,
Где власть к наветам приросла.
Судья же думал, – правота
Погрешности не лишена,
Но тут мелодия проста,
Как божий день ясна вина,
Свидетели – все заодно,
И, справедливо, на заре,
Сему пройдохе суждено
Испепеленье на костре.
В общине – злато, – ценный дар,
Но этому не каждый рад,
Случись беда или пожар,
Запахло серой, говорят.
Уж в день пристрастного суда
Роптали гневно голоса,
Что кровь на золоте, – тогда
В управе рухнули леса.
А если кто из фляги пьёт,
Из той, что носит пилигрим,
И, в раже, по дворам пойдёт,
Вестимо, – бунт неотвратим,
От дьявола, кричит народ,
Корысти ненасытный пыл,
А Гантар, – беспрестанно врёт,
Что правосудие вершил.
Охрану в дом привёл судья,
Ведь всюду речь о чудесах,
«Здесь отсижусь спокойно я», —
Считает, кутаясь в мехах.
А тут – помешанный кузнец,
Коснулся Нантвина оков,
Стал светел разумом шельмец,
Хоть сроду не имел мозгов.
Но всё пророчит, день-деньской,
Что смертоносна клевета,
О том, что мученик святой
Ушёл в объятия Христа.
Страшась уже своих людей,
Сбежал судья, в конце концов.
Желает каждый, чтоб злодей
Горел в аду, средь подлецов.
Кивает Гантар на народ,
Мол, – тот сообщник грабежей,
Но женщина слезу прольёт
Перед распятьем, за мужей.
Пускай и глупый, и хмельной,
И всё же – не пропащий люд,
Пока не терпит он душой
Властей, что с бесовщиной пьют.