. Вероятно, что и на данном эпизоде история
«смут» далеко не закончится… Трилогию же приходится заканчивать в реалиях сегодняшнего (точнее, даже вчерашнего) дня, оставляя продолжение для последователей жанра.
В своих записках, отнесенных автором к жанру исторических новелл, пришлось постоянно смешивать сюжетные линии с общеизвестным историческим фоном, добавляя в него крупицы реальных событий, преданий и свидетельств от героев повествований. Оттого повествование часто как бы кидает из стороны в сторону: то в детективные приключенческие дебри, то в энциклопедические справки, то в незамысловатые размышления об истоках и причинах случившихся с героями повестей вполне жизненных историй.
Что важно! Как в прошлом, так и в настоящем, у каждого предъявленного читателю персонажа, почти у каждой рассказанной автором истории, у большинства зашифрованных названий есть реальные аналоги и прототипы.
В результате проделанных осмыслений и изысканий автором выписаны некоторые закономерности, объясняющие механизмы образования эпохальных сообществ в российской провинции: «человека русского» и «человека советского». Катализаторами процессов их формирования предложено считать периодически случающиеся общенародные «стрессы», происходящие в «годины смут и перемен» (они же смутные времена с народными бунтами, революциями, госпереворотами, гражданскими войнами и т. п.)
Новая, третья книга могла бы стать подтверждением общей концепции автора о гражданской эволюции с закономерными революционными переходами количества в качество, если бы на момент ее написания удалось найти неопровержимые признаки зарождения в постсоветском многонациональном, многосоциальном и многогранном сообществе «нового человека», по своей сущности коренным образом отличного от глубоко укоренившегося в двадцатом веке в СССР «человека советского». К сожалению, говоря о наметившихся в обществе трендах преобразований, чаще всего наше внимание останавливается на явно нетитульных экземплярах этой новой сущности, на новых русских, перекрасившихся чиновниках, оборотнях в погонах, рэкетирах, челноках, обманутых вкладчиках…
«Новый человек» получается каким-то малопривлекательным и растерянным. Уже не идейно советским, но притом совершенно разноликим. В идеологиях у него тоже полный разброд: одни выбрали для себя имперскость в противовес тем, кто стоит за размежевание (по национальным, религиозным или иным догмам); другие ратуют за вседозволенность, входя в противоречие с теми, кто выступает за сохранение нравственных идеалов; третьим же достаточно удела обывателя, чья