Размеренно и регулярно.
Утро началось весело. Соскучившиеся за лето дети громко верещали в коридорах школы так, что с первого было слышно этажа на второй, и обратно, звонкие крики самых хулиганистых и задиристых школяров. Мальчишки постарше, пробегая мимо гуляющих по коридору девочек, дергали их за бантики. Девчули, которые посмелее, не отставали от них и отвешивали пацанам оплеухи. Прозвенел звонок, и все нехотя отправились неторопливо и лениво в свои классы, на ходу договариваясь о встрече на перемене или в школьной столовке. У нашей троицы был первым уроком математика. Строгая неулыбчивая Татьяна Ивановна уже стояла у учительского стола и строго встречала взглядом каждого вошедшего после звонка ученика. Позже она обязательно при случае напомнит о том, что весь класс должен стоять уже у своих парт и приветствовать учителя. Любимое выражение ее было: "В класс последним должен входить преподаватель". То ли она недолюбливала слово "учитель", то ли высокомерно так звала себя.
Педагог. Выпускники может ее и понимали лучше,
готовясь вступить скоро во взрослую студенческую жизнь. А малышне было ровным счетом наплевать на эти термины. Всех учителей всегда делили на любимых и не очень.
Соответственно и клички школьные раздавались теплые и любящие или резкие и меткие. Татьяна Ивановна была "куб" из-за излишней полноты, но скорее всего больше из-за строгости и бескомпромиссности с учениками, не знающим или не выучившим задание по ее предмету.
Пообедав, Олег побежал к Марку. Дверь была приоткрыта в коридор и Олег, не постучав в нее, прошмыгнул в комнату друга. Марк стоял у распахнутого окна с поникшими плечами, глядя вниз. Он был хоть и худым, но немаломеркой. Они были почти вровень с Олегом, поэтому выглядели старше ребят своего класса. Каким-то особым чутьем Олежка почувствовал неординарность ситуации. Отсутствие в школе сегодня, слова "Ты меня не любишь. И никогда не любила", распахнутое настежь окно. И Марк. Стоящий сейчас спиной к Олегу и не услышавший его прихода. Сердечко Олега сжалось от чего-то непонятного, но горького и чего-то больного, происходящего в душе его дружка Марика. Как можно тише он прошептал:
– Марк, я здесь. Я вошел. «Там дверь была открыта», —говорил он это необычно мягко и с теплом в голосе.
Марк отшатнулся от распахнутого окна, его худые плечи затряслись в беззвучном плаче и, стоя в прежней позе, сквозь слезы, сказал: