В этот раз ссоры не случится, да и будет нас на одного меньше. А я всё ещё не чувствую грусти, может, будет после, когда мои уставшие уста уставятся на лоб, ложбинку морщин – ложное свидетельство возраста.
Вылет из Шарль-де-Голль, до Парижа на колёсах. Светило было щедрым, не скупилось на лучи и даже без нужды хотелось бы выйти на прогулку. Вот, слева, через дорогу, стоят подростки, смолят свернутый табак, а я чувствую себя практически таким же – ещё не до конца сформированным, с мелкой грудной клеткой, желанием чураться людей, если застукают за распитием не кваса и знать о грусти как о состоянии вдохновения, нежели желанием забыть все слова и запереть свою душу на шпингалет. Странно, что курение раньше считалось чем-то престижным и художники, поэты, политики, да прочие культурные и значимые личности имели сигарету или трубку в руке как аксессуар, а сейчас, наоборот – смотрите, он не курит, выходит, достойный член общества, наверное, хороший человек. Ушёл ещё один некурящий человек. Помнится, в тот зыбкий июньский день мы стояли на кладбище, кидали по горстке на дубовый пласт и все, кто имел привычку, немедленно достал по пачке, вытянул по одной, а некурящий человек достал проспиртованные салфетки – вытри, говорит мне, руки. И я вытер. Начисто. Залез под каждый ноготь, не осталось и следа от земли. Настолько, что здесь, во Франции, принимают меня не за своего, но и не за русского. А земля пахнет иначе, кажется, по приезде домой, готов буду нагим вылететь на улицу и припасть к чернозему, валяться в прошлогодней листве и перегное. И хоть сейчас я чистоплотен и сам смогу достать салфетку, делать этого не стану, а другим до этого нет дела, снова отойдут затянуться пару раз.