Телохранитель доволок меня по лестнице в самый низ подвала.
Усадил на дощатые ящики, прислонив к бетонной стене. Огляделся и,
подойдя к стене напротив, включил свет. Тёмно-жёлтая лампочка
тускло, угнетающе действуя на глаза, затеплилась, хотя впечатление
было, что её свет постепенно скрадывается, съедается затаившейся
везде тьмой… И только когда глаза привыкли к этому, с позволения
сказать, свету, как я поняла: ноги совершенно отказали мне – при
том, что сознание теперь стало ясным.
- Ну, что… Сиди здесь, - ненужно на прощанье сказал
телохранитель. – Сиди и думай, как будет хорошо выйти наружу и
рассказать нам всё, что тебе известно. Или остаться здесь – и, увы,
не в одиночестве.
Он гаденько похихикал и ушёл, оставив мне такой же ненужный
свет.
И лишь спустя время (думаю, прошло не менее пятнадцати минут) я
поняла, что он имел в виду… Сначала я расслышала шелест, шорох…
Потом на меня, которая не в состоянии была поднять руку или даже
всего лишь встать, уставились внимательные круглые
глаза-бусинки.
Крысы… Их было так много, что, пребывая в полуобморочном
состоянии, я подумала: «А успею ли я выйти, как он обещал наружу? А
если он придёт посмотреть, что со мной, слишком поздно? И найдёт
здесь лишь моё обглоданное тело?»
Крыса, стоявшая ближе всех к моим ящикам, медленно опустилась на
все четыре лапы и так же медленно принялась приближаться ко мне.
Дыхание частило так, что я боялась задохнуться. Мелкими глотками
дышала ртом. Так бесшумней. Боялась, что крыса почувствует
беспокойство отданной ей во власть жертвы и рванёт гораздо быстрей
вперёд, чем предполагают гиены. А за ней – остальные. Сожрать сразу
не сожрут, но умирающей от укусов, заживо поедаемой докричаться до
ненавистных спасителей всё равно невозможно – это судя по
отсутствию окон, на что я сразу обратила внимание, только
появившись в подвале.
Заниматься самоедством и злиться на себя, что никого не
предупредила, некогда.
Да и (мелькнула мысль), повторись все события сначала и знай я о
них, всё равно бы никому ничего не сказала бы. Дурацкая привычка:
сначала должна узнать всё сама и только потом рассказать другим. Не
люблю, когда кто-то другой знает о том, что хочу сделать. Сразу
пропадает желание доделывать начатое.
Но все эти разумно-неразумные мысли сгинули под напором (почти
психической атакой!) медленно приближающегося ко мне подвального
зверя. В освещении, тускло жёлтом, давящим адской безнадёгой,
крысиные глаза блестели замызганными старыми пуговицами, но зверь
не выглядел при этом таким же старым…