Когда Шале и Артемьев остались без присмотра Александра Христофоровича, они вернулись в кабинет. Маркиз сразу повалился на диван, и, закинув ноги на валик, принялся изучать лепнину на потолке. Было очевидно, что с уходом двух гостей он почувствовал себя гораздо приятней, и, не сводя взгляда с золочёных веточек над головой, стал насвистывать какую-то незатейливую мелодию и при этом щёлкать пальцами в такт.
– Да уж, – присаживаясь в кресло напротив него, усмехнулся князь. – С чего это Бенкендорф решил приложить устную печать к договору нашей дружбы?
– О, Георгий Павлович! – Шале перестал свистеть, но взгляд его всё ещё оставался приклеенным к золочёным веточкам. – Генерал только хотел, чтобы вы были хоть чуточку доверчивы к моей персоне, и, к примеру, захаживали ко мне в гости, делились со мной планами, пили в моей компании много вина, увлекались моей женой и имели возможность проговориться о чём-либо тайном. Или у вас нет тайн, господин Артемьев?
Брови князя поднялись вверх.
– Да что вы говорите, маркиз! Помилуйте, о какой дружбе может идти речь, когда все привыкли видеть нашу взаимную неприязнь?
– Ах, неприязнь всегда можно заменить любовью. Я компанейский человек, меня нельзя не любить. Отчего же вы должны быть исключением? – маркиз повернул лицо, сияющее самодовольством. – Зато вы сможете всегда приходить в мой дом. Друзья не должны лишать себя удовольствия ходить друг к другу в гости…
Артемьев смотрел на маркиза, кивая ему в подтверждение, и вдруг резко схватил его за руку и потянул на себя. Шале свалился.
– Жоржи! Чёрт побери, ты в своём уме?! – возмутился он, быстро вставая. – У меня чуть сердце не выскочило!
Князя прорвало громким смехом.
– Дикарь, – уже обиженно фыркнул маркиз. – Когда-нибудь я вызову тебя на дуэль!
– Ты слишком дорожишь своей холёной шкурой, чтобы решиться на такое безумство, как дуэль. Ты не за тем остался, Пашка, и не за тем, чтобы уверять меня в своей дружбе.
Шале вздохнул, продолжая стоять. Весь лоск и напыщенность слетели с него, как пудра. Перед князем оказался раздосадованный плут, колебавшийся в намерениях, известных ему одному, и ничуть не усомнившийся в своих способностях дуэлянта.
– Ну? – подстегнул его Артемьев.
– Во-первых, Жоржи, должен тебя честно предупредить, что, вопреки пожеланиям Бенкендорфа, я категорически против всяких покушений на честь моей жены с чьей-либо стороны, а более всего – с твоей…