Пауза за осечкой затянулась, словно у Давласа образовался провал в памяти.
Годар не понял, почему все опустили глаза в тарелки, хотя никто не отставил бокала.
Давлас, покачнувшись, кашлянул и последующие слова произнёс ровным, твёрдым голосом:
– И, конечно же, я люблю короля Кевина и дочь его Адриану – это так ясно, что не нуждается в повторениях. Мы закрепили своё чувство к королю в двух простеньких, цепляющих за душу словцах: «Слава Кевину!». Это полезно произносить по буквам, чтобы ощутить на языке вкус.
Он опять помолчал. Всё в нём дышало искренностью, подкупало мужественностью. Лана, сцепив руки на коленях, не смотрела в его сторону, но видела каждое движение губ, каждую каплю пота, увлажняющую выступившую за ещё не оконченную ночь щетину. Годар понимал это, не глядя на Лану. Ему хотелось подмигнуть кому-нибудь, и в этом не было примеси грусти, потому, что подмигнуть всем сразу не представлялось возможным. Годар касался сам себе причёсанным, побритым и – одновременно – сладко-небрежным, способным на хамскую выходку. Он мог бы, например, дёрнуть Лану за косичку, если бы таковая у неё имелась. Или стащить с тарелки Ника кусок бифштекса.
И тут, словно подслушав его желание, Давлас выкинул грандиозную шалость.
– А слабо переставить буковки местами? – вкрадчиво спросил он и поочерёдно обвёл все лица почти безумным взглядом. – Разве перемещение в буковках имени изменит объект поклонения? Слабо испытать свои чувства, господа? Мне не слабо. Унивек авалс!
Годар услышал, как заиграл минорно вдали, за наглухо зашторенными окнами, трубач, и тут же смолк, запнувшись на полуноте. Годара словно отнесло на несколько метров вглубь моря мощной солёной волной, и торжествующий голос Давласа он услышал издалека.
– Что изменилось, господа, кроме направления? Была бы сила, а… Гм.
– Унивек авалс! Я люблю тебя, Бежевый витязь! – выкрикнула Лана.
– Я знал это, моя девочка, – донеслось от Давласа.
Несколько секунд спустя он держал под сидение одной ладонью стул с чинно восседающей на нём улыбчивой Ланой и молил, протягивая свободную руку:
– Даму! Ещё одну даму!..
Но сцена эта мало кого занимала. Места за столом вновь опустели. Витязи и дамы, разбившись по двое, по трое, разбрелись по всей комнате и шумно беседовали.
Годар тоже поднялся. Он видел, как Давлас отнёс стул с Ланой к окну, сел на пол и накрыл ладонью обе её кисти, по-прежнему сцепленные на коленях. Ник, бухнувшись в одно из кресел, счищал ножичком кожуру с апельсина.