Когда сердечные истории с Олегом и Барином завершились, мне стало абсолютно нечего здесь делать. Доченька моя становилась мне все ближе, она превращалась в настоящего преданного друга, для которого хотелось сделать сразу все и немедленно. Мои мысли теперь все чаще обращались к Юре, ее отцу. И я приступила к его всероссийскому розыску через службу судебных приставов.
К нашему всеобщему удивлению, его точный адрес был найден через две недели, благодаря тому, что я знала регион его проживания.
Село, где обитала моя прежняя любовь и радость, называлось Жадовка. Не очень романтично, но, зато, на бумаге, были указаны и улица, и номер дома. Ни минуты не раздумывая, я сразу подала заявление об удержании с него алиментов за весь период, прошедший с нашего расставания. Но, на самом деле, мне хотелось совсем другого. Я хотела увидеть Юрку, поговорить с ним, рассказать обо всех неприятностях и ужасах, окружающих нас. Я была уверена, что он испытывает те же самые чувства на территории Российской Федерации. Ведь мы были пришлыми, чужими здесь. Я думала и думала об этом вечером, ночью и днем. У меня не было человека роднее, чем он. Я даже не принимала в расчет того, что Юрка был давно женат. Ничего более не имело значения в этом хаосе ощущений. Я верила, что он поймет и примет меня. Или просто поможет, словом и советом.
Ехать к нему было страшно. Ведь я не имела ни малейшего представления ни о направлении, ни о дорогах, ведущих к нему. Я только чувствовала, что это неприятно, долго, далеко и бесперспективно. Но еще раз оглядевшись, и, не увидев никаких других способов выбраться отсюда, я написала письмо – первый шаг на пути к Юрке. Это оказалось правильным направлением. На неотправленное письмо я, конечно же, не получила никакого ответа. Но вдруг стали приходить редкие, как волосы старухи, алименты. Каждый раз ровно по пятьдесят рублей. В графе, означенной на бланке «для письма», не было никогда и ничего. И я наивно полагала, что он забыл черкнуть пару строк мне, нам…
Я приблизительно представляла себе направление на Ульяновск, а это означало, что я была готова к путешествию. Я решила ехать одна, неизвестно на какие средства, к чужим и опасным людям…
Это случилось в ноябре, когда снег мог появиться в любое мгновение. Мы выпивали на холодной кухне вдвоем с мамой. Гордые и несчастные, ненужные никому. Выбегая за очередной бутылкой, я успела заметить в полной темноте большую фуру, почти прислонившуюся к нашему тощему забору. Она сиротливо стояла там и после первой бутылки, и после второй, и даже после третьей.