Наутро мы все чинно восседали на таможне перед мордатым узбеком и пытались заказать контейнер, который, возможно, и доедет до России через один-два месяца. Было такое ощущение, что его отправляли в путь пешком.
По важности и молчаливости этот момент можно соотнести лишь с моментом получения упомянутого контейнера через тридцать пять дней на одной из промежуточных грузовых станций города Воронеж.
В итоге переговоров двести долларов и сто сверху ушло на прочный железный ящик, способный вместить пять тонн моего нажитого имущества.
* * *
Вообще, я человек аккуратный, и любое дело, благое и не очень, я стараюсь выполнять с особым, болезненным педантизмом. Вот почему, мы, обреченно-тщательно, упаковали все вещи коробочка к коробочке, шкафчик к креслу, тумбочку к дивану и с большим трудом упорядочили все это в поданный прямо к подъезду контейнер. Каково же было мое неподдельное удивление, когда на таможенной станции, перед тем, как опечатать двери железного ящика, его вновь открыли и начали выгружать содержимое обратно, прямо на платформу, под лапы таможенных собак… Это был тот самый первый раз, когда я заплакала на пути в далекую Россию. Справные молодцы взрезали ножами веревки и скотч на коробках, упрямо выискивали оружие, или, на худой конец, наркотики. Они грубо переворачивали книги и вещи, часть которых падала на грязный бетон. И вот, когда я увидела дочкины бусики, порванные и беззащитно разлетевшиеся по платформе под сапоги алчных таможенных офицеров, я прокляла ту страну, где прошло все мое детство и часть сознательной взрослой жизни. Я поняла, что больше никогда не вернусь туда, не увижу легкое, волшебное марево теплого ташкентского утра, даже если эта страна окажется единственной на карте Мира.
По дороге в пустой дом, где нам оставалось провести последнюю ночь на оставленном, старом, никому не нужном диване, я уже не плакала. Мои глаза заволокло пеленой страха перед неизбежностью чего-то, неизвестного нам… Мы вновь выпили вина, но это уже больше походило на поминки сразу после похорон. Никого и ничего не было вокруг, лишь безжалостный, бесконечный космос мерцал в распахнутые окна холодными яркими звездами.
У нас была собака, большой доберман, которого мы тоже повезли с собой, ибо собака эта являлась частью нашей семьи. Так поступали многие вынужденные переселенцы, ведь у каждого второго обязательно существовал домашний питомец. Я аккуратно оформила все песьи справки и документы, купила билеты и намордник, но при входе в вагон, когда я уже занесла ногу над высокой подножкой, над моим ухом раздалось безжалостно-дразнящее: