— Так вот, тени эйтн и тени воинов в одном теле
существовать не могут. Никак. Именно поэтому мама еще до моего
рождения взяла с отца слово, что тот сделает все, чтобы я прошла
посвящение в Каарде и стала воином.
Покивав, я уточнила:
— Но ты ведь не прошла?
— Нет, пантеренок, — мама несколько замялась, —
но когда я помогала Кирану стать воином, что-то случилось, и
частично я тоже стала воином. Именно потому, став женщиной и
матерью, я не мутировала в эйтну.
Внимательно смотрю на маму. То есть выход есть. И мама об этом
знает, и бабушка тоже. Один Эран не в курсе, но после всего
услышанного лично я его просвещать не собираюсь. С другой стороны,
он и сам не дурак — рано или поздно догадается.
— Мам, вот вопрос: Эран твоей историей не
заинтересуется?
Едва заметная улыбка и чуть слышное:
— Ты забываешь о моем брате, Кирюсик, официально гены рода
Аэрд перешли к нему, а мужчины эйтнами не становятся.
Ловко. Правду знают лишь двое, мама и бабушка, для остальных
легенда. Впрочем, вспоминая отца и его планы на то, что я, став
эйтной-хассаш, буду поддерживать его клан во всем, я понимала — у
мамы есть причины сохранять тайну. Потому что тар-эны Иристана и
впрямь умнее некуда, так что с ними иначе и не стоит, наверное.
Я посмотрела на маму, она мне загадочно улыбнулась. Слишком
загадочно.
— И что ты задумала? — прямо спросила я.
Киара МакЭдл рассмеялась, а затем ответила:
— Аэ отпустит тебя, у него нет выбора. Об остальном
расскажу при встрече. И очень прошу тебя, пантеренок, не терзайся
на тему «если бы» и «как он так мог».
Я сглотнула и прошептала:
— Больно, мам.
Она больше не улыбалась, лишь с грустью сказала:
— Ты влюбилась.
Молча кивнула.
— Знаешь, — мама придвинула кресло ближе к монитору и
словно стала ближе ко мне, — по-настоящему больно нам делают
действительно любимые люди, это так. И я понимаю, что ты не ждала
подобных действий со стороны повелителя, но просто пойми — он не
мог поступить иначе. Не потому что плохой и не потому что решил
сделать тебе больно, а исключительно по причине того, что он
тар-эн. Он воин, Киран, и выражать свои серьезные намерения иначе
не может. Если воин любит — становится той каменной стеной, что
защитит от всего мира. И ему совершенно не понятна твоя обида,
маленькая моя, ведь он убежден, что поступает правильно.