Поболтав с дочерью, с Климом, он изругал рабочих, потом щедро дал им на чай и уехал куда-то, а Лидия ушла к себе наверх, притаилась там, а за вечерним чаем стала дразнить Таню Куликову вопросами:
– Почему это интересно?
Таня Куликова седела, сохла, линяла, как бы стремясь стать совершенно невидимой.
– Как вы, молодежь, мало читаете, как мало знаете! – сокрушалась она. – Наше поколение…
– Поколение – от глагола поколевать? – спросила Лидия.
Та грубоватость, которую Клим знал в ней с детства, теперь принимала формы, смущавшие его своей резкостью. Говорить с Лидией было почти невозможно, она и ему ставила тот же вопрос:
– А почему это должно быть интересно мне? А зачем это нужно знать?
За чаем, за обедом она вдруг задумывалась и минутами сидела, точно глухонемая, а потом, вздрогнув, неестественно оживлялась и снова дразнила Таню, утверждая, что, когда Катин пишет рассказы из крестьянского быта, он обувается в лапти.
– Это необходимо для вдохновения.
Зорко наблюдая за ней, видя ее нахмуренные брови, сосредоточенно ищущий взгляд темных глаз, слушая слишком бурное исполнение лирической музыки Шопена и Чайковского, Клим догадывался, что она зацепилась за что-то очень раздражающее ее, именно зацепилась, как за куст шиповника.
«Влюблена? – вопросительно соображал он и не хотел верить в это. – Нет, влюбленной она вела бы себя, наверное, не так».
В августе, хмурым вечером, возвратясь с дачи, Клим застал у себя Макарова; он сидел среди комнаты на стуле, согнувшись, опираясь локтями о колени, запустив пальцы в растрепанные волосы; у ног его лежала измятая, выгоревшая на солнце фуражка. Клим отворил дверь тихо, Макаров не пошевелился.
«Пьян», – подумал Клим и укоризненно сказал: – Хорош!
Макаров, не вынимая пальцев из волос, тяжело поднял голову; лицо его было истаявшее, скулы как будто распухли, белки красные, но взгляд блестел трезво.
– С похмелья? – спросил Клим.
Макаров поднял фуражку, положил ее на колено и прижал локтем и снова опустил голову, додумывая что-то.
Клим спросил, давно ли он возвратился из Москвы, поступил ли в университет, – Макаров пощупал карман брюк своих и ответил негромко:
– Третьего дня. Поступил.
– На медицинский?
– Отстань.
Посидев еще минуту, он встал и пошел к двери не своей походкой, лениво шаркая ногами.
– К ней? – спросил Самгин, указав глазами в потолок. Макаров тоже посмотрел вверх и, схватясь за косяк двери, ответил: