– Да, – сказал Кутузов, кивая тяжелой головой, – наблюдается телячье задирание хвостов. Но следует и то сказать, – уж очень неумело надувают юношество, пытаясь выжать из него соки буемыслия…
– Буесловия, – поправил Туробоев.
Клим ревностно старался догадаться: что связывает этих людей? Однажды, в ожидании обычного концерта, сидя рядом с франтом у Премировых на диване, Кутузов упрекнул его:
– Распылите вы себя на иронии, дешевое дело!
– Невыгодное, – согласился Туробоев. – Я понимаю, что выгоднее пристроить себя к жизни с левой ее стороны, но – увы! – не способен на это.
Заразительно смеясь, Кутузов кричал:
– Да ведь вы уже пристроились именно с этого, левого бока!
В тот же вечер Клим спросил его:
– Что вам нравится в Туробоеве?
И бородач ответил ему отеческим тоном:
– В известной дозе кислоты так же необходимы организму, как и соль. Чаадаевское настроение я предпочитаю слащавой премудрости некоторых литературных пономарей.
Это говорилось при Дмитрии, который торопливо пояснил:
– Туробоев интересен как представитель вырождающегося класса.
А Кутузов, взглянув на него с усмешкой, одобрил:
– Верно, Митя!
Самгин нашел его усмешку нелестной для брата. Такие снисходительные и несколько хитренькие усмешечки Клим нередко ловил на бородатом лице Кутузова, но они не будили в нем недоверия к студенту, а только усиливали интерес к нему. Все более интересной становилась Нехаева, но смущала Клима откровенным и торопливым стремлением найти в нем единомышленника. Перечисляя ему незнакомые имена французских поэтов, она говорила – так, как будто делилась с ним тайнами, знать которые достоин только он, Клим Самгин.
– Вы читали Жана Лагора «Иллюзии»? – спрашивала она; всезнающий Дмитрий объяснял:
– Псевдоним доктора Казалес.
– Он – буддист, Лагор, но такой едкий, горький.
Дмитрий напоминал сам себе, глядя в потолок:
– А еще есть Казот, автор глупого романа «Любовь дьявола».
– Как жалко, что вы так много знаете ненужного вам, – сказала ему Нехаева с досадой и снова обратилась к младшему Самгину, расхваливая «Принцессу Грезу» Ростана.
– Это – шедевр новой романтики. Ростана, в близком будущем, признают гением.
Клим видел, что обилие имен и книг, никому, кроме Дмитрия, не знакомых, смущает всех, что к рассказам Нехаевой о литературе относятся недоверчиво, несерьезно и это обижает девушку. Было немножко жалко ее. А Туробоев, враг пророков, намеренно безжалостно пытался погасить ее восторги, говоря: