Ещё одно письмо в этот самый момент доедало ленивое пламя камина
за его спиной. Именно из-за него Итан выглядел сейчас таким
печальным и опустошённым. Последняя отправленная им к эльфийским
руинам экспедиция возвращалась в город ни с чем. Он возлагал на
этот отряд неизмеримые надежды, а всё оказалось зря... В очередной
раз.
Небольшая поверхность стола прямо перед Итаном была достаточно
расчищена для того, чтобы его использовать. Здесь с самого утра
стояло золочёное блюдо с куском нетронутого яичного пирога и
надкусанным зелёным яблоком. И ещё лежал пустой лист бумаги,
украшенный по центру уже подсохшей чёрной кляксой. Итан собирался
писать ответ Конклаву, когда впал в это странное полутрансовое
состояние и застыл в неподвижности с заострённым пером в руке.
Большое, занавешенное плотными шторами окно выходило на задний
двор, поэтому Итан не мог слышать, как кто-то настойчиво барабанит
в закрытые на обед храмовые ворота. Зато его обострённому из-за
постоянного недосыпа слуху было доступно множество других звуков.
Например, Итан слышал, как гудят трубы этажом ниже. Как
переговариваются и смеются над чем-то его братья в трапезной. За
тонкой стеной в соседней комнате хрипло, но ровно, дышал его отец,
верховный настоятель Храма. Из приоткрытой форточки лёгкий сквозняк
доносил до ушей Итана пение птиц в цветущем саду, переливчатое
журчание фонтана, голоса прохожих за высоким каменным забором. Часы
на башне ратуши вдалеке мерно отбивали полдень...
Но один звук уже долгое время действовал дейну на нервы, не
позволяя сосредоточиться: монотонное, неторопливое шкрябанье метлы
по каменным плитам, которыми был выложен двор. Для Итана это было
подобно скрипу вилки по стеклу, ножа по кости... Невыносимо.
Был в Храме человек, который, как и верховный дейн, с недавних
пор тоже перестал обедать в общей трапезной. Из всех обитателей
Дома Триединого только его Итан никогда не признавал своим братом,
да и человеком в полном смысле этого слова. И никто в целом мире
больше не мог издавать такие мерзкие звуки.
Итан размышлял. И с каждым "шшурх-шшшкряб" картины, проносящиеся
перед его внутренним взором, становились всё реальнее, будто
оживали, переливаясь всеми оттенками красного. Он уже чувствовал
запах. Ощущал во рту привкус солёного железа. Он знал, ЧТО ему
следует делать. Что уже давно следовало сделать. И он сделает это
сегодня.