В поле моего зрения появился и
Рут, мрачно вытирая тесаки о наруч.
- Она ведь не умрет, правда? -
с паникой, граничащей с отчаянием, спросил вор.
- У Гарды оружие ядовитое, -
смогла выдавить я, но изо рта хлынула кровь, заставив меня
заткнуться.
- Помолчи, - орк присел сзади,
тронул мою спину, вновь отозвавшуюся острой болью, - Просто
помолчи.
- Спаси Лану. Ты ведь обещал
мне, - я с трудом, непослушными пальцами сжала холодную руку
Ферина. - Ты обещал.
Он побледнел почище Жнеца,
который сейчас тихой тенью шел по лесу, опираясь на длинное древко
косы. Полы серого, будто выцветшего, балахона мерно покачивались
над землей от ходьбы, не повинуясь ветру, а капюшон приоткрывал
белый обтянутый кожей череп, мрачно скалящийся в лунном свете. Жнец
подошел к лежавшему недалеко мертвому воину Гарды и чуть тронул его
невидимой мне ногой, оперся на косу, сцепив руки повыше.
- Вель, пожалуйста, не говори
так, ты сама придешь к дракону за своей сестрой, - снова донесся до
меня голос Ферина. - И куда ты так смотришь? Не пугай
меня.
Я закрыла глаза. Не пугай, так
не пугай. Мне и самой не хочется видеть, как бессмертная тварь
пожинает свой страшный урожай.
- Хель любит свежий хлеб,
балуй ее иногда, - шепнула я, хоть язык уже заплетался.
- Сама побалуешь, - отрезал
Рут, и мою спину будто наизнанку вывернуло, хрустнуло
ребро.
Я хотела ответить, но вышел
только хрип, разразившийся новым потоком крови. Какой же он
наивный, если думает, что я выживу после яда. Я уже исчерпала все
свое везение на эту жизнь. Мне бесконечно повезло с такими верными
друзьями, на большее рассчитывать уже нельзя.
Звуки разом стали тише, луна
больше не светила, а боль как-то затихла, отвлеклась, может, даже
забыла обо мне.
***
В центре зала стояла огромная
статуя, сотканная из клубящейся тьмы, на мгновение затвердевшей, но
будто живой, дышащей, пульсирующей. Бог огня был точно так же, как
и богиня ветра до этого, устремлен вверх, касаясь пола лишь
кончиками пальцев, а вокруг него застыло черное как самая безлунная
ночь пламя. И лишь глаза тлели нестерпимо яркими, жаркими алыми
угольками, пронзая душу тяжелым, нечеловеческим взглядом. И вновь
это было пугающе и невероятно прекрасно.
Альмор быстро зарисовывал этот
образ угольком на пергаменте, периодически снимая очки и протирая
быстро устававшие глаза. Римка же изо всех сил старалась не
смотреть на традиционно обнаженную фигуру бога, но взгляд ее все же
раз за разом возвращался в центр зала. Еще бы, совершенство сложно
игнорировать.