Почти не обращает.
– Мои намерения вполне очевидны.
– Нас увидят…
– Тем лучше.
– Что же хорошего в том, что нас застанут за… – я умолкаю, не желая повторять вслух того, что и так слишком уж ясно.
Благородному мужчине, скомпрометировавшему прилюдно благородную же девушку, только одна дорога – прямиком в храм, восстанавливать тем самым честь и репутацию дамы.
Особенно если отец дамы или иной близкий родственник мужского пола достаточно влиятелен, или состоятелен, или принципиален, чтобы заставить этого бедолагу жениться.
А в принципах Эвана сомневаться не приходилось.
– Значит, сэкономим время и сразу поженимся.
– Так ты нарочно? – догадываюсь я.
– Возможно, – Арсенио и не думает возражать или оправдываться.
Волчица соглашается, едва ли не повизгивая от радости, – и впрямь, к чему тянуть, отсрочивать неизбежное данью человеческим приличиям? И мысль о зелёных долинах, о возможности побегать на воле, без ограничений ловушки лилатских стен, на мгновение захватывает даже больше, чем тревога о полнолунии.
Тень от тяжёлой бархатной портьеры укрывает нас зыбким, ненадёжным пологом и инкуб, прижав меня к стене, приникает к моим губам, целует жадно, требовательно. Голова кружится от стремительного вальса, от жара мужского тела рядом и моё собственное откликается немедленно, я обвиваю шею Арсенио руками, пытаюсь ответить на поцелуй со всей неловкой неопытностью. Слышу ровный гул голосов, звон бокалов, шелест одежды, слышу, как стихает постепенно музыка, как веера раскрываются и закрываются с резким хлопком, но все звуки эти долетают словно издалека, я отмечаю их скорее по привычке, свойственной оборотням во время посещения общественных мероприятий.
Ладони Арсенио недолго остаются на моей талии. Они скользят то вверх, по моим бокам, затянутым в жёсткий корсет и узкий лиф платья, то вниз, по бёдрам, путаются в складках юбки. Волчица словно обезумела и человеческий рассудок вместе с ней, желание обдаёт душистой волной, удивительным, непостижимым для меня образом одновременно и сковывая тело до болезненной ломоты в мышцах, и наполняя диким чувством свободы, когда всё старое, наносное теряет прежнее значение.
Волчица чует приближение Байрона и разум ухватывается за эту спасительную соломинку, удерживая меня на тонкой грани между окончательным падением в бездну и пониманием, что мы среди людей и нелюдей, в общественном месте, что застать нас здесь может не только Байрон.