– Здравствуй, Григорий Ефимович, – сказал он высоким певучим голоском, протягивая Бабакину руку через прилавок.
– Привет, Еремеич. Как дела-делишки?
– Дела забыты, а заниматься делишками вроде стар стал.
– Зайди, Еремеич, – тихо сказал Бабакин.
Еремеич будто не слышал приглашения, продолжал стоять, облокотясь грудью на прилавок. Потом лениво оттолкнулся руками и не спеша пошел ко входу в ларек.
Бабакин пододвинул ему пустой ящик.
– Садись.
– Благодарствую.
Еремеич сел и принялся рассматривать разложенный на полках товар.
– Не густо, не густо, – усмехнулся он.
– То, что мне надо, я имею, – рассмеялся Бабакин.
– Это здесь-то? – недоверчиво спросил Еремеич. – Не смеши ты меня, старика.
– Я же тебе, Еремеич, не раз говорил: имей голову на плечах, а доход сам появится.
– Что верно, то верно, – вздохнул Еремеич и посмотрел на вытащенные из-за пазухи часы-луковицу. – Бежит время, спасу нет.
Бабакин точно не понял намека. Занялся покупательницей. Она уговаривала его зайти к ней домой посмотреть самовар, который она хотела продать.
– Нет, мадам, у меня такого правила нет, чтобы по домам бегать, – отбивался Бабакин. – Принесите или кого попросите. Тут мы дадим ему оценку, и делу конец.
– А вдруг ваша цена меня не устроит, а таскать самовар туда-сюда, думаете, легко?
– Больше ничем не могу помочь, уважаемая.
– Хоть примерную цену скажите. Самовар-то серебряный, медальный, на двадцать пять стаканов, в виде шара на гнутых ножках.
Бабакин рассмеялся.
– Цыган за глаза коня купил, а он козой обернулся.
Женщина обиженно поджал губы и ушла. Бабакин сел рядом с Еремеичем на ящик и приступил к делу:
– Ты давеча биржей интересовался. Так вот, насчет биржи пока ничего не скажу, но есть человек, который имеет доллары, а что он за них хочет – не знаю, кажется, камешки. Так я понял его намек.
– Кто такой? – оживился Еремеич. – Здешний?
– Да откуда у здешних доллары? С Запада откуда-то, но русский. А может, поляк.
– А сам чего доллары не берешь? – прищурясь, спросил Еремеич.
– Предпочитаю золотишко.
– Ну и дурной. Доллар – он, что в мире ни стрясись, всегда на ребре стоит, а золотишко – оно и вес имеет, и пробу, и на него когда спрос, а когда и дуля в нос.
– А чего же тогда этот тип доллары продает? Выходит, камешки лучше?
Еремеич покровительственно улыбнулся.
– Ты, милый друг, я вижу, действуешь вслепую и не имеешь профессии. – Он помолчал и заговорил тоном лектора, причем было видно, что ему доставляет удовольствие даже говорить обо всем этом. – Доллар всегда стоит на ребре – это факт. Но с ним никакой фантазии случиться не может. А камешки, дорогой мой, они не только блеском играют, они сами игру могут вести. Конечно, в нашем городе им никакой игры нет. Ты говоришь, что тот человек с Запада, а там совсем другое дело. Если он, скажем, из польских районов, так там камешку игры сколько хочешь. Там действует не камешек, а мода и женский каприз, и фанаберия. И тогда начинает играть всеми бликами цена камешка. Вот тебе, уважаемый, и выгода: здесь у нас взять камешки без всякой игры в цене, а там пустить их во всем блеске. А с долларом, хоть он и тверд, такой игры и блеска не бывает.