– Молодая госпожа, – задыхаясь, сообщил слуга, – она... стонет
очень... и мечется...
Кенет вскочил и опрометью бросился в спальню Тайин.
Девочка дышала тяжело и часто, на ее бледном личике застыло
выражение испуга.
– Остолоп! – гневно вырвалось из уст Кенета. Он был зол на
себя.
– Что это? – с ужасом спросил Наоки, вбегая следом за ним.
– Дурные сны, – коротко ответил Кенет. – Я должен был
догадаться... С этим надо покончить раз и навсегда.
– Но как? – растерялся Наоки.
Кенет, не говоря ни слова, улегся на пол возле кровати. Он не
был уверен, что сумеет заставить себя заснуть, но с удивлением
обнаружил, что его неудержимо клонит в сон. Он закрыл глаза, и в
мутной полудреме перед его мысленным взором мелькнуло что-то
донельзя отвратительное и страшное.
"Это не мой сон, – понял Кенет. – Бедная девочка".
Рядом с ним Наоки внезапно зевнул, едва не вывихнув челюсть.
– Я сейчас буду спать здесь, – невнятно объявил Кенет. – Так
надо, – и добавил, повинуясь внезапному предчувствию: – Наоки, не
уходи, побудь рядом...
Что ответил Наоки и о чем спросил его отец, увидев
распростертого на полу мага, Кенет уже не услышал. Он провалился в
сон тяжело, как камень в темную воду. Он не знал, что Наоки
неожиданно для самого себя заснул рядом с ним почти мгновенно. Что
отец Наоки, едва успев войти в комнату, вышел, тихо притворил за
собой дверь и направился в домашнюю молельню. Конечно, дочери
помогли не его долголетние молитвы, а ненавистное искусство
ненавистного чужака, но большего он для нее сейчас сделать не мог и
не умел.
Погрузив в сон себя, а заодно – совершенно нечаянно – и Наоки, –
Кенет полагал, что сумеет легко прогнать из сна Тайин мучительные
образы, но здорово просчитался. Он не сумел их даже понять. И
свои-то сны не очень поддаются разумному осознанию, а чужие – тем
более. Что одного пугает до безъязычия, другого может оставить
равнодушным, а то и насмешить. Что исполнено внятного смысла для
одного, другому кажется невразумительной мешаниной света, тени,
звука и запаха. Кенет понимал лишь одно: сон был действительно
страшен. Непонятное для него, неразличимое, тусклое, давящее,
клейкое и холодное, невыразимо гнусное обступило его со всех
сторон, душило, хватало, трогало липкими лапками исподтишка. Кенет
попытался вырваться – и не смог, невольно попробовал проснуться – и
не сумел. Кое-как он дотянулся до меча и вынул его из ножен. Стало
немного легче. Тошнотворно леденящие прикосновения прекратились.
Рукоять слегка согревала пальцы. Зато спину то и дело протягивало
холодом: чужой сон обступал его отовсюду. При виде меча сон немного
раздался, потеснился, и внутрь начал робко просачиваться пыльный
свет. Хотя свет ли? И действительно ли то, что представляется
Кенету ужасным, ужасно на самом деле? Рубанешь сплеча, а потом
окажется, что убил ты не злобное чудовище, а тварюшку безобидную,
причиняя бедной девочке новую боль из одного только желания помочь.
Уж лучше бы не брался вовсе. В чужом сне хуже, чем в чужом лесу –
где друзья, где враги? "Ничего я с этим не смогу поделать, – зябко
и устало подумал Кенет. – Как есть ничего. Со своим бы страхом я
совладал, а чужого даже понять не могу".