Тамань встретила их совершенно спокойно.
Корабль и корабль. Мало ли их тут плавает. Ну, несколько необычный, да со странными парусами. Эка невидаль? Разве что опытные моряки с непраздным интересом поглядывали на новичков, прибившихся к их компании. Пять рыбаков, три галеры да ушкуй или что-то вроде этого.
Но вот на причале, к которому они привалили, их уже встречали – трое босоногих мужчин и вроде как слуга. Портовый слуга? Может быть. Относительно терпимая одежда, какая-то обувь жуткого вида, любопытный, чуть испуганный взгляд, свиток пергамента в руке.
- Доброго дня, - вкрадчиво произнес слуга на вульгарном наречии среднегреческого[2] языка, именуемый смешным словом ромайка. – Рад приветствовать вас в нашем замечательном городе.
- Таматарха[3]? – Не возвращая приветствия, поинтересовался Георгий.
- Да, - чуть помедлив, кивнул собеседник. Он уже отвык от того, что этот город так называют. - Вы хотите торговать? Нужно будет заплатить пошлину и оплатить стоянку вашего корабля.
- Я хочу покупать, - продолжил Георгий на чистом, аристократическом наречии среднегреческого языка, который именовали кафаревуса[4] или кратко называли койне[5].
Слуга его понял, но едва заметно поморщился. Он не любил иметь дело с аристократами, тем более такими – принципиально заносящимися. Впрочем, он не знал, что Георгий при всем желании на ромайке ответить не мог, ибо не знал ее. Тем более что от региона к региону она варьировалась. Но это никого не волновало. Все подумали, что он настолько нос задрал, что для него это чуть ли не язык собак. Хотя может оно и к лучшему. Аристократы в те годы очень любили демонстративно дистанцироваться от простого народа. Юродство в духе Льва Толстого было не в чести.
- Тогда только оплатить стоянку.
- Сколько?
- По денарию в день и прошу вас назвать свое имя.
Георгий кивнул Вячеславу и тот, достав две серебряные монетки, кинул их портовому слуге, который поймал их с удивительной ловкостью.
- Меня интересуют воины, ожидающие выкупа. Особенно брошенные.
- Да простит меня ваша милость, но вы не назвали своего имени.
- Георгий Максимович Комнин, - уставившись взглядом прямо в переносицу, произнес Князев. Кхм. Комнин. Уже Комнин. Нужно было привыкать.