Во второй половине дня начались торжества.
Они охватили город, точно пожар, с четырёх сторон: начавшись благопристойно, на стадионах и в концертных залах, к вечеру перетекли в рестораны и клубы, к ночи – на улицы. Как только стемнело, небо от края до края озарилось голофейерверками. В жилых районах там и здесь начали пускать древнего устройства ракеты, которые вспыхивали невысоко и бедно, зато производили самый праздничный шум.
В Управлении соцобеспечения царила суматоха. Экономить на годовщине Революции – дело последнее, и почти все идеи подчинённых Николас постановил воплотить в жизнь, не стал только занимать для празднования внешний зал. Большой зал в Управлении роскошью и величиной не уступал городским. К тому же нехорошо сотрудникам Управления шляться по улицам пьяными и в неподобающем виде – а в том, что они отпразднуют с душой, Николас не сомневался.
Теперь он сидел за столиком в дальнем углу. Гостей было много, почти все – солдаты и офицеры. В Управлении хватало девушек на выданье. На эстраде играла глазами и бёдрами певица; хрипловатый, джазовый её голос отдавался эхом, которое вздымалось и опадало над залом океанской волной. Разряженных женщин было не узнать, подтянутые мужчины казались как на подбор красавцами. Дискотечные голопроекторы выдавали безумные программы, которых Николас никогда прежде не видел, – танцующие превращались в цветы, в языки пламени, в сильфид и драконов, из ниоткуда возникали прекрасные незнакомцы и незнакомки и разбивали настоящие пары, чтобы исчезнуть через минуту. Фантастические пейзажи и интерьеры сменялись один за другим. Бутылка лайского коньяка перед начупром понемногу мелела, порой у Николаса начинало плыть в глазах, и зал представал яркой наркотической галлюцинацией.
«Прекрати, – сказал он себе, наливая очередную рюмку. – Тебе нельзя напиваться. Во-первых, потому что просто нельзя, а во-вторых, у тебя дела».
Фрайманн стоял у стены чуть в стороне.
Он был в чёрной парадной форме, только аксельбант на груди белел. В захват голопроекторов Эрвин не попадал, не видоизменялся и совершенно терялся в тени. С начала вечера он не выпил ни бокала. Николасу пришло в голову, что на их праздник он смотрит как сторожевой пёс на гулянку хозяев: им – беспечные песни и танцы, ему – грозные шорохи в ледяном мраке, и в этом его доля и счастье.