Гарриет выбрала самую большую ванную. Там тоже висели объявления – правила пожарной безопасности и надпись большими буквами: “ЗАПАС ГОРЯЧЕЙ ВОДЫ ОГРАНИЧЕН. ПОЖАЛУЙСТА, БЕРЕГИТЕ ВОДУ”. С забытым чувством подчинения дисциплине Гарриет закрыла сток пробкой и пустила воду. Вода была обжигающе горячей[22], но эмаль в ванне облупилась, да и пробковый коврик видал лучшие дни.
После ванны Гарриет почувствовала себя лучше. На пути в комнату ей опять повезло: не встретился никто из знакомых. Ей вовсе не хотелось стоять в купальном халате и ностальгически болтать о прошлом. Через одну дверь от своей комнаты она увидела табличку “Миссис Г. Этвуд”. К счастью, дверь была закрыта. На следующей двери таблички не было, но как раз когда Гарриет проходила мимо, ручка повернулась изнутри и дверь начала медленно открываться. Гарриет быстро проскочила к себе. Как ни глупо, сердце ее бешено колотилось.
Черное платье сидело как перчатка. У него была маленькая квадратная кокетка и узкие рукава, строгость которых несколько смягчалась кружевными манжетами, доходящими до середины ладони. Оно напоминало средневековое одеяние – лиф туго обтягивал талию, юбка крупными складками ниспадала до пола. Матовая ткань как бы стушевывалась на фоне тускло поблескивавшего академического поплина. Гарриет накинула на плечи тяжелую мантию, так чтобы передние складки легли ровно, торжественно, словно церковное облачение. С капюшоном пришлось повозиться, прежде чем вспомнился правильный изгиб у ворота – чтобы был виден яркий шелк. Она незаметно закрепила капюшон на груди – одно плечо черное, другое – красное. Надевая шапочку, Гарриет вынуждена была пригнуться, чтобы видеть себя в зеркале, – похоже, обитательница комнаты была очень маленького роста. Мягкая шапочка легла плоско, симметрично, угол ровно по центру лба. Зеркало отразило ее бледное лицо с прямыми черными бровями, крупным носом, несколько широковатым по строгим канонам красоты. Глаза, глядевшие на нее из зеркала, казались усталыми, но взгляд их оставался вызывающим и настороженным – слишком много страшного они видели. Рот выдавал щедрость натуры, успевшей раскаяться в этой щедрости, твердая складка в углах губ обещала не уступать ни пяди. Сейчас, когда густые волнистые волосы были убраны под академическую шапочку, лицо казалось собранным, словно перед битвой.