Жизнь в Израиле, куда он прибыл в 1991 году, как будто раздвоила его личность. С одной стороны, он остался самим собой. Вместо того чтобы серьёзно взяться за учёбу или устроиться на работу и зарабатывать себе репутацию, он порывался в Москву к своим товарищам, затевал какие-то купли-продажи, то есть был всё тем же непутёвым и шалопутным, каким мы его знали. С другой стороны, там, на исторической родине, он ощутил свою еврейскую принадлежность: стал придерживаться субботы, ему сделали обрезание, старался ни о ком не говорить дурно, как заповедано Торой. Родители советовали ему учиться или пойти работать в кибуц. Вадик не послушался, как всегда.
Тем временем по моему почину наша семья собралась эмигрировать в США. Я списалась с семьёй сестры моей бабушки, и мы подали анкеты на отъезд на постоянное место жительство в США. Главной причиной, подстегнувшей меня и моих близких к отъезду, были трагические события, происшедшие в Азербайджане в связи с конфликтом в Нагорном Карабахе. Погромы в Баку и Сумгаите потрясли меня и моих родных. Мы прятали дальних родственников армян в родительском доме, я с маленькими детьми стремглав бежала со съёмной квартиры, которую сдавала нам армянка, моя школьная подруга скрывалась у каких-то друзей её родителей, город становился чужим и страшным. В 1991 году умер мой дедушка со стороны отца, который был перед смертью нетранспортабельным, и после его смерти я развернула агитацию и заторопила всех с отъездом. Мой муж, я на седьмом месяце беременности и мои две маленькие дочки погрузились в самолёт в аэропорту Шереметьево. Пришла пора собираться родителям вместе с их старыми мамами, моими бабушками. Эти сборы – отдельная история. В разгар сборов из Израиля заявился Вадик со своим другом. Больно об этом говорить, но его приезд, со слов родителей, был для них не поддержкой, а поводом для очередных волнений. Он притащил с собой своего школьного друга, украинца, но с паспортом, где было написано, что он родился в Ереване, это было крамолой в то время. Пришлось вызволять друга из лап милиции. Словом, Вадик есть Вадик. Укатил и даже на день не задержался, чтобы отпраздновать день рождения матери.
Вадику не сиделось в Израиле, как не сиделось нигде. Несколько раз он съездил в Москву.
Поездки в Москву ничем хорошим не обернулись. У него завязался роман с женой одного арбатского художника, разрисовывавшего матрёшки, с которым он был связан торговыми делами.