В палатке развели костер, запахло кофе и чем-то пряным, фруктовым, но у меня не было сил открыть глаза. Мне казалось, что у меня синяки даже на веках и болят кончики ресниц. Смертельная усталость настолько сильная, что нет желания даже шевелиться.
– Зачем ты оставил в живых этого русского недоноска, брат Аднан? Отпустил шлюх Асаду везти! Надо было похоронить и его, и шармут грязных там в песках. Не пойму я тебя иногда.
– Развязать сейчас разборки с Асадом? Пусть этот шакал считает, что мы его пока не трогаем, и расслабится. Он ждет партию стволов. Мы тоже подождем вместе с ним.
– А эта нам обузой в дороге будет! Из-за нее на сутки задерживаемся. Сдалась она тебе. В каждой деревне шармут хватает. На хер тебе эта русская дура, которая слова по-нашему не знает? Строптивая, упрямая. Отдай ее воинам, потом бросим в песках, пару дней – от нее шакалы и солнце даже пепла не оставят.
– Думаешь, дура?
Я слышала их разговор, но глаза не открывала и даже не шевелилась, иногда вырубалась и видела море или цветущие сады, слышала голос мамы, а потом снова проклятые голоса этих зверей. Я не заметила, как он подошел ко мне очень близко, но, когда склонился прямо к моему лицу, ощутила его запах, не похожий ни на один из всех, что я ощущала раньше, и жар дыхания. Сон тут же испарился, и все тело напряглось до боли в суставах. Но я продолжала делать вид, что сплю, и молиться, чтоб он не трогал меня.
– Интересно, когда она ехала сюда с другими шалавами, мечтающими раздвигать ноги перед богатыми египтянами или иудеями, она понимала, что на самом деле ее могут продать таким зверям, как мы? Представляла, что с нее снимут кожу, насадят на вертел и поджарят на костре, чтоб потом скормить мясо моим хищникам. Как думаешь, Анмар захочет сырого мяса или жареного? Что если я скормлю ему ногу, а ее оставлю в живых, чтоб и дальше кормила моего монстра по куску в неделю?
Его голос был насмешливо тихим, но меня каждое слово привело в неописуемый ужас, и я широко распахнула глаза на последних его словах. Спазмом дикого приступа тошноты свело горло, и я с позывом скрутилась над полом, а изверг расхохотался оглушительно громко, так громко, что у меня заложило уши и грудь сдавило, как стальными обручами. А ведь он это сказал на арабском…
– Ну что, Рифат, как считаешь, все ли идиотки знают так хорошо арабский? Кажется, мне не зря подарили эту маленькую сучку.