Иногда, после вечерней молитвы в
храме, приезжали жрецы из столицы. Частенько их, ещё не
зарелигированые по уши ученики, делились интересными новостями,
городскими газетами и плакатами. И если на чтиво претендентов почти
не было, то за цветной плакат мы были готовы загрызть. И не важно,
что на нём изображено: реклама магазина женских платьев или
турнирная таблица. Когда мой навык чтения стал известен каждой
блохе, меня даже в драку за малюсенький буклет не брали. Просто
сходу пихали газету и близко не подпускали. Но грамотный отстойник
я был не один... был кто-то ещё. Или одна?
Неимоверных потуг мне стоило
вспомнить вид хоть одного друга из детства, но все образы мигом
подрастали, так что я решил пройтись по толпе, дабы облегчить себе
страдания, и восстанавливать память на детской особи. Мне пришлось
сделать почти двадцать шагов, чтобы убедиться, — ни одного ребёнка
тут нет.
И это было страшно логично. Браков
нет, нет детей, но такими темпами мы просто все вымрем рано или
поздно! Я уже был готов хватать ближайшую девку прям на площади,
чтобы всем собравшимся разом напомнить, чем мы должны заниматься в
жизни, кроме грёбаной молитвы, как почувствовал, что стало
просторнее. Молитва закончилась глубоким вечером. В бросающих то в
жар, то в холод, размышлениях я и думать забыл про спинальную
тревогу, мучавшую меня... с утра. Мы теперь оказывается и не
обедаем! Ещё один аргумент в пользу нездоровости нашего облика...
Видимо, поэтому я тащу в рот всё подряд.
Жители начали расходиться, солнце
клонилось к закату. На душе было гадко от непонимания. Я не мог и
вообразить ответов на копившиеся с каждым днём вопросы. Мне
казалось, в небытие жить куда легче, да и мамина присказка про
здоровый тупой сон была как нельзя кстати.
Здоровый сон... наверное теперь я
могу позволить себе раздеться! Ночью времени на сборы у меня будет
предостаточно.
Внушая себе эту оголтелую мысль я уже
подходил к дому, как по глазам неприятно резануло. На частоколе, в
том месте куда у меня выходили окна, стоял человек. Броня, ловя
угасающие лучи, бликовала во все стороны. Особенно сиял нагрудник,
но заползающий на рукав алый цветок я-таки узнал.
Зайдя домой, как обычно бухнулся на
кровать и всеми силами пытался себе внушить, что ничего страшного
не произошло.