Я перестала плакать, когда женщина в комбинезоне с маху поставила передо мной картонный стакан со сладким чаем и сказала:
– Не волнуйся, милая. Моего мужа однажды труба парового отопления насквозь проткнула, а теперь он дважды в неделю играет в бильярд.
«С трубой или без?» – чуть не спросила я и засмеялась.
Женщина испуганно оглядела вагон-буфет и сказала:
– Пойдем-ка лучше на кухню.
Остальную часть пути я сидела на перевернутом ящике для хлеба и рыдала, а вокруг меня в жаркой тесноте делала тосты, грела в микроволновой печи еду, подавала ее посетителям и препиралась между собой буфетная обслуга. Только чтобы им угодить, я проглотила две таблетки аспирина, запив их коньяком из миниатюрной фирменной бутылочки «Британских железных дорог».
Было уже темно, когда я, споткнувшись, вывалилась из поезда на вокзале Сент-Панкрас. Я упала на спину и впервые посмотрела в темное лондонское небо, видневшееся сквозь сводчатую крышу пестрого стекла. Чьи-то добрые руки подняли меня на ноги, но я даже не поблагодарила. Я уже мчалась в город.
Направо или налево? Налево. Я сбежала по грязным ступеням вниз. Впереди ярко горели слова: «Кингз-Кросс». Я стояла на перекрестке. Светофор повелел красным автобусам и черным такси остановиться – ради меня. Я пересекла улицу и вошла в здание вокзала. Мне срочно надо было в уборную. Я стала отчаянно искать нужную вывеску; вот она. Такой знакомый силуэт: женщина без рук, в треугольном платье.
Я сбежала по лестнице навстречу тяжелому запаху. Турникет. Объявление: 10 п. У меня не было 10 п. Мой мочевой пузырь разрывался. Сердитая негритянка подняла голову от вязанья. Дежурная. Глаза ее скользнули по моей грязной одежде, по чумазым рукам и лицу.
– Пропустите меня, пожалуйста. Я хочу пи-пи.
– Десять пи[8], – сказала она. И не улыбнулась.
– У меня нет десяти пи, – сказала я.
За мной уже выстроилась очередь. Маленькая девочка плакала. Ее шлепнули по ножкам; она зарыдала громче. Я отступила в сторону, чтобы пропустить раздраженную мать девочки. Женщине надо было протащить через турникет два огромных чемодана, сумку на ремне и хнычущего ребенка.
Служительница наблюдала, как та маневрирует своим грузом. На икрах у девочки горели следы материнской ладони. Измотанная мать протиснулась-таки в кафельный рай. Он в последний раз огласился жалостными воплями ее дочки, потом дверь кабинки закрылась и приглушила плач.