– Господин капитан, я понимаю, куда вы
ведёте, но это не даёт вам права…
– Нет, – резко обрубил Димов. – Не
понимаете. Вам, господин старший инспектор Синода, кажется,
будто бы я оправдываюсь. Вот только я не оправдываюсь,
господин старший инспектор. Я вам специфику нашей работы
объясняю. Обождите прерывать, сами сейчас всё поймёте.
Лазаров замолчал. Однако Димов не спешил
продолжать, всё также глядя в пол и подбирая слова.
– В деревне этой его и убили, – наконец
сказал он, – как вы, господин старший следователь, наверняка
уже догадались. Но дело тут не в гневе или в каком-то желании
мести всем эрзинам за их вероломство, нет. Дело в том, что
все жители деревни, все эрзины, наивно улыбаясь мне и моим
парням, врали в глаза, будто ничего они не видели, будто
унтер-офицер Цанёв в лес пошел по неведомой нужде, и кто там
ему голову проломил, они, деревенские, не знают. И так они
это всё говорят наивно, что прям поверить можно. Если бы мы
перед этим у одного из деревенских «Сброя» семизарядного из
кобуры Цанёва не нашли, то, наверное бы, и поверили. –
Лазаров невесело хмыкнул.
– И вот представьте картину, господин
старший инспектор. Они тебе в глаза говорят, что не знают
ничего. А ты знаешь, что знают. А они знают, что ты знаешь. И
вот трясёшь ты перед их лицом пистолетом твоего погибшего
подчиненного, а они всё «не знай-не знай», «не понимай-не
понимай». И за издевательство то не примешь, так они честно в
глаза смотрят. С ума сойти можно, доложу я вам. И так во
всём. Пока силу не почувствуют, включают дурочку и ни слова
тебе, кроме «не понимай». Другая эта культура, абсолютно,
господин старший инспектор, у них нравственности нет как
понятия. Если для нас Верховное Существо – исключительно
умозрительный персонаж, который может есть, а может и нет
его, то им боги через шаманов своих напрямую говорят, что
делать. И за пределами сказанного шаманами ничего у них нет -
ни благородства, ни благодарности, ни даже простой
человеческой жалости. Одно нас с ними роднит, господин
старший инспектор. Одна черта единственная. Через неё только
и работаем с ними, чертями.
– Страх? – Богдан уже понял,
куда клонит Димов.
– Страх, – кивнул офицер, – страх смерти.
Они как понимают, что фельдфебель их сейчас до смерти забьет,
что, натурально, о спасении жизни думать надо, так и начинают
тараторить. Всё скажут, лишь бы их в родную деревню живыми
отпустили. А иначе никак. Я это неделю назад прям очень
хорошо уяснил, раньше-то сомнения были. Тоже на парней злобился,
что они сразу с пинков начинают. Только вот жандармы мои эту
истину сильно раньше меня поняли, кроме разве что Цанёва,
прими, Верховное Существо, его душу.