Шустов бросил взгляд по сторонам и сразу понял, о чем думает полковник: вот наконец не на своей земле видим мы исщербленные стены хат, конскую падаль под откосом. Под дамбой лежали завернутые в дерюгу женщина и девочка. У матери маленькое лицо, оскаленные зубы. Лоб у девочки – желтый, как воск. «Наши? Или уже ихние?» – подумал Славка. Он взглянул на Ватагина.
– Бабин прямо с лица спал, наушников не снимает.
– Пусть слушает. Ты ему не мешай.
– Зачем же мешать.
– Знаю тебя: наверно, развлекаешь.
– Мое дело маленькое, я везу, – возразил Шустов, но тут же, подавшись вперед, азартно зашептал: – А что бы это значило: «Пиджак готов! Распух одноглазый?..» Вот так позывной! Во сне не приснится…
– Об этом не здесь, – оборвал полковник. – Тебе во фронтовом ансамбле работать, всю программу бы вел, как раз по твоей разговорчивости.
– Гвоздей небось нахватали, – в свою очередь огрызнулся Шустов, оглядывая покрышки.
Полковник редко пользовался машиной из гаража разведупра. Под Кривым Рогом весной раздобыли ему новенькую трофейную – «бьюик» с перламутровым щитком, и с тех пор за баранкой находился у него стажер разведшколы Шустов. Полковник любил и сам водить машину и отдыхал за этим занятием. Ну уж зато и расплачивался он за каждую царапину на крыле: Шустов не прощал полковнику любительской небрежности.
– Сегодня ночуем вместе, – сказал Ватагин. – Сверну на край села, ты – за мной. А в три тридцать разбуди. Послушаю.
– Есть разбудить, товарищ полковник! Разрешите следовать?
– Погоди. Посмотри, Шустов.
Они стояли вполоборота к мосту, по которому вступала на Балканы Советская Армия. Минуло уже шесть суток с тех пор, как наши войска прорвали фронт на Днестре.
– Гляди. Запоминай.
Ватагин и сам не мог отвести взгляда от моста, по которому колонны тягачей катили орудия на юго-запад, в чужие страны. В сияющей высоте ныли невидимые бомбардировщики.
– Регулировщицу видел на мосту?
– Видел. А что, заметно?
Ватагин только загадочно усмехнулся и пошел к машине.
– Иван Кириллович… Иван Кириллович, велели разбудить, – шептал в четвертом часу утра Шустов над ухом Ватагина, подавая ему ремень и фуражку.
Шустов любил уставную субординацию и только по ночам, когда приходилось будить начальника, называл его по-домашнему – Иваном Кирилловичем.
Неслышными шагами прошел Ватагин во двор. Светало. Солдаты брали воду из каменного колодца. За деревьями легко было узнать спецмашину: ее полуоткрытая дверь освещена изнутри.