3
– А вдруг человек может настолько поумнеть, что ему больше и секса не захочется, – говорит мне Тана.
На ней майка и мужские спортивные трусы. Стоит она передо мной, согнувшись в три погибели, но не подумайте ничего такого – йога как йога, упражнение как упражнение. На этот факультатив она записалась у себя в университете.
– Слава богу, мне до такого уровня интеллекта далеко, – говорю ей я. – Кстати, у вас в Корнелле так принято – заниматься йогой в нижнем белье?
– Нет, у нас там принято, чтобы девушки приходили в лайкре и стрингах. Как бы узнать насчет ума и секса? Спросить, что ли, кого из умных?
Я сижу на краю ее розового письменного стола, в который уже раз изучая коллаж из смазливых поп-звезд и прочих подростковых идолов, украшающий ее доску для напоминаний и записок столько, сколько я Тану знаю.
– Ну, я, конечно, уже не студент, но мой опыт подсказывает, что мужчина напрягает мозги для того, чтобы получить секса больше, а никак не меньше.
– Понимаешь, Гленн – он такой… ну просто такой умный… – говорит она с восторженным придыханием (если, конечно, это не элемент упражнения).
– Ты уж извини, но, по-моему, он просто дурак, если не хочет секса с тобой.
– Сам ты дурак. Знаешь, какой у него диплом? Ни много ни мало по прикладной семиотике.
– Не буду утверждать, что хорошо разбираюсь в этой теме. Вот если бы прикладная спермиотика…
– Опять ты стебешься, – говорит она, сгибаясь и пытаясь дотянуться до пальцев ног, – над тем, что просто выше твоего понимания.
– И не говори, подруга. В этом вся моя жизнь.
– Жаль, что ты не слышал, как он о своей науке рассказывает. Я завожусь от одного перечисления этих авторов. – Тана разгибается и идет в мою сторону, утрированно-зазывно покачивая бедрами. – Лакан… Деррида… Фуко… – Я одобрительно рычу и подаюсь ей навстречу, Тана мгновенно меняет тему. – Ну ладно, хватит о моих проблемах, – говорит она, мгновенно подобравшись и сложив руки на груди. – Давай выкладывай, кто у тебя сейчас в качестве дежурной дырки.
– Ругается, как матрос, – это прямо про тебя сказано.
– Давай-давай, колись. Неужели все та же официантка? Как она, кстати, поживает? Ну, я имею в виду ту блондинку с шелковистыми волосами и сиськами торчком.
– А, ты про Хейди, – говорю я.
Мое последнее летнее увлечение. Встречались мы обычно после ее работы, то есть после вечерней официантской смены у «Беннигана». От ее роскошных шелковистых волос разило прокисшим пивом и табаком. Даже ее сиськи и те не торчали, а висели от усталости.