Но первое впечатление изрядно подпортила вторая сторона, где был
увековечен мужик с гнусной, перекошенной, видимо от жадности,
рожей, но зато в короне и верхом на какой-то дряхлой кляче. Я
подумал, что если вдруг случится чудо, и мы сможем отсюда
выбраться, то такая монетка пригодится что бы бросать жребий.
Вместо «орёл» или «решка», можно будет говорить что-то типа
«мужик», или «баба».
Игорь уже изрядно походил на новогоднюю ёлку, или на мумию
египетского фараона только что вытащенную из любимого саркофага, а
всё ещё энергично ханырил всё, что попадалось ему под руку.
Я долго и грустно смотрел на всё это форменное безобразие, и
таки вылил бочку дёгтя в его празднично-похоронную ложку мёда: «И
нафига тебе весь этот золотоносный металлолом сдался?"
- Ты ничего не понимаешь дядя Митя! Я теперь буду сказочно
богат! Я буду самый богатый человек в мире!
- Ты теперь будешь самый богатый покойник в мире, и похоже очень
скоро ты в этом убедишься лично.
- Нееет! Взвизгнул парень. С таким богатством нельзя умереть,
это попросту невозможно. Потом он сквозь слёзы добавил: «Это будет
совершенно несправедливо!»
- Я бы на твоём месте попробовал сменять это всё блестящее
барахло на один небольшой экскаватор, ну или хотя бы на пожарную
лестницу.
Как тебе такая перспектива? Конечно это неравноценный обмен,
если чисто по весу сравнивать. Но ты всегда можешь по базару
походить, и немного поторговаться, да поэкономить, может кто и
подешевле предложит – съехидничал я, оставив его предаваться
бесплотным фантазиям, а сам зажёгши последний из выделенных на путь
«туда» факел, принялся обследовать нашу золотую ловушку.
Увы. Шансов у нас не было ни малейших. Стены колодца были
гладкие как стекло, да и сама дыра начиналась слишком высоко - в
десятке метров над нашими головами, под самым куполом этой пещеры.
В дальнем углу, я обнаружил на земле чьи-то кости, обильно
припорошенные всякой золото-бриллиантовой мишурой.
Рядом лежала какая то хитрая сабля. Я взял её в руки, в надежде
использовать для расчистки нашего завала. Но она была почти
невесомой. Лезвие, толщиной чуть больше бумажного листа, хотя и
острое как бритва, несмотря на годы, проведённые здесь, было без
единой ржавчинки. Я вспомнил, как старики рассказывали про какие то
сабли булатные, и их неестественную прочность и гибкость. Тогда мне
казалось, что это сказки. Но вот я держу в руках, видимо одну из
них, и увы, не испытываю от этого ни малейшей радости. При всей
своей отчаянной остроте, она совершенного не годилась для расчистки
каменных завалов. Грустно согнув клинок напоследок в дугу, после
чего он со свистом распрямился, я, ещё более грустно засунул саблю
в расселину между камнями, и занялся изучением скелета её
хозяина.