Молчание посвященных. Эффект бумеранга (сборник) - страница 70

Шрифт
Интервал


– Все путем теперича, Кондрат Евграфыч, не причитай дюже! – ощерился калмыцкой стати молодой казак.

– Дюже не дюже, казаче, а нагайка Платона Григорьевича по моей дубленой шкуре, чую, зараз погуляет.

Так и вышло. Когда казаки внесли бредящего пацаненка к Платону Григорьевичу в курень, тот выслушал Кондрата Евграфыча и наотмашь полоснул по его горбатой спине нагайкой.

– Эх, мать твою! – сквозь зубы выругался он. – Коммунячьи тюрьмы, видать, научили тебя, Кондрат, кровь людскую дешевше коровьей ставить?..

– Ох, научили! – зло ухмыльнулся в прокуренные усы конюх. – Шаг вправо, шаг влево, Платон Григорьевич, и красная юшка зараз хлестанет из лба и из всех твоих остальных дырок… Итит в их партию мать! – люто скрипнул он гнилыми зубами.

Однако под застолье с самогоном, устроенное Платоном Григорьевичем по случаю спасения внука, конфликт между стариками был полностью исчерпан.

В тот же день Кондрат Евграфович привез на санях из тернового оврага двух матерых мертвых волков – подпалого с вываленным наружу языком и рыжую с проседью волчицу.

– Выдублю шкуры, Платон Григорьевич, и кожушок тебе из них сроблю, – пообещал он. – Волчья шерсть страсть как от позвоночного скрыпу помогает.

– Не кличь беду на мой курень, Кондрат, увози бирюков с база! – решительно потребовал Платон Григорьевич.

– Тю-ю, старый казачня, неужли волчачьей мести испужался! – удивился Кондрат Евграфович. – Теперича без папки и мамки бирючата зараз к калмыцким кочевьям подадутся…

– Плохо ты волчью породу знаешь, Кондрат! – оборвал его старый есаул и для острастки хлестнул нагайкой по сапогу. – Увози, не доводи меня до греха! Чем языком молоть, вези с конюшни на мой баз теплого конского навозу, а на ночь глядя накрой Чертушку кошмой и гоняй его до белой пены. Как кошма конским потом пропитается, не мешкая вези ее сюда.

– Знамо дело, – закивал Кондрат Евграфович, – обложить навозом, опосля завернуть в кошму, конским потом пропитанную, – первое лекарство при лихоманке.

Всю неделю, пока внук не пришел в сознание, Платон Григорьевич не отходил от его постели. Обкладывал его теплыми лошадиными «яблоками», два раза на дню заворачивал в пропитанную конским потом кошму, вливал сквозь стиснутые зубы горькие степные настои. А когда тот оклемался малость, старик потрогал красную полосу на его рассеченном надбровье и первым делом спросил: