Подумав немного, я решила глянуть на
исполнителей. Вдруг среди них каким-то чудом затесался мой старший
братец. Нет, Руди на сцене не оказалось. На возвышении активно
музицировали пять незнакомых парней, разодетых в клепаную кожу.
Шипастые напульсники, шипастые наплечники. Стоячие прически из
накладных волос и сотен тонн лака. Белый грим с зелеными пятнами,
придающий музыкантам воистину трупный облик. Возникало ощущение,
что на сцену вышли мертвецы с ближайшего кладбища.
Смотрелось это довольно...
неплохо.
Нравилось такое, быть может, и не
всем, но люди всё прибывали и прибывали. Кто-то уходил, но гораздо
больше людей оставалось. Студенты толпились рядом со сценой.
Некоторые занимали сидячие места в амфитеатре. Я постояла немного.
Оценила изливающуюся какофонию. Звуки, извлекаемые из гитары, баса,
трубы, ударной установки и легких вокалиста, проникали в мозг,
перегружали его, вызывая двойственное желание: и убежать как можно
дальше от амфитеатра, и остаться, превратиться в бездумную часть
пока еще не беснующейся толпы.
Амфитеатр продолжал заполняться.
Людей становилось всё больше, сидячих мест на ближних ярусах –
меньше. Но я не собиралась толкаться около сцены и вдыхать запах
пота и разгоряченных тел. Не собиралась я и воевать за места на
нижних ярусах. Вместо этого поднялась на верхний ярус, заняла
свободное место у проволочного ограждения и прислушалась.
– Мы всегда стояли за тебя, так
встань с колен!
Хрипели динамики. Хрипела труба.
Хрипел вокалист, присосавшись к микрофону. Подпевая ему, хрипели
басист и гитарист. Рядом со сценой раздавались одинокие хрипы: и
среди зрителей нашёлся кто-то, кто расхрипелся не на шутку. Не
хрипел лишь барабанщик, настойчиво и аритмично издеваясь над
ударной установкой.
– Не нужна нам их ложь, есть у нас
наши мечты!
Гитара издавала рёв, подобный рёву
обезумевшего слона. Даже не верилось, что она на такое способна.
Басовый ритм противоречил ритму ударника. Казалось, музыканты
находились в противофазе и издевались друг над другом и над всеми
собравшимися. Вокалист соревновался с трубачом за самый громкий
хриплый хрип:
– Каждый человек умереть за правду
жизни волен!
Белый грим тек, сильнее смешивался с
зеленым, превращая лица музыкантов в нечто совершенно
нечеловеческое. Хрипов у сцены стало гораздо больше. Вверх
потянулись руки. К музыке стал примешиваться топот ног. Безумие
нарастало, выбивая из студенческих голов мысли про учёбу.