.
Из воспоминаний Никерсона:
Хорошо, что мы не знали, кто автор этой выходки. Моряки были просто в бешенстве. Поллард был ужасно расстроен. Мы стали искать виновника, но Чапелл, испуганный последствиями своей глупости, признался в содеянном лишь спустя длительное время.
Разрушения, вызванные огнем, были просто колоссальны и трагичны для животных и растений, обитавших на острове. Спустя много лет ущерб от пожара был все еще заметен. Ни деревьев, ни кустарников, ни травы здесь не было. Судя по всему, тут погибли тысячи и тысячи морских черепах, птиц, ящериц и змей.
Эссекс навсегда изменил жизнь этого острова. Когда я вернулся на остров лишь спустя много-много лет, то вместо когда-то зеленого острова Чарльза я встретил лишь почерневший пустырь.
Днем 23 октября мы подняли якорь, паруса и снова вышли в море. На закате мы потеряли остров из виду, вдалеке лишь виднелись отражающиеся в воде всполохи пламени. Теперь наш курс лежал на запад. Там для китобойного промысла было организовано свободное торговое пространство. Ничего примечательного в те дни не произошло. Разве что редких погонь за косяками диких китов. Так продолжалось до утра 16 ноября. Тогда, находясь в 1° 00’ южной широты и 118° 00’ западной долготы, стая китов проплывала как раз рядом с нашим кораблем. Все мы приготовились к ловле китов. Старшая лодка, лучше снаряженная и с более подготовленными моряками, поравнялась с самым крупным китом и бросила в него дротик. Тогда кит обернулся и буквально бросился на лодку, разламывая ее на куски. Всех нас выбросило в открытое море, но, как бы удивительно это ни прозвучало, в тот раз никто не пострадал. Все без приключений перебрались в другую лодку, доставившую их на корабль.
Полгода в открытом море! Да, да, читатель, вообрази: полгода не видеть суши, гоняясь за кашалотами под палящими лучами экваториального солнца по широко катящимся валам Тихого океана – только небо вверху, только море и волны внизу, и больше ничегошеньки, ничего! Уже много недель, как у нас кончилась вся свежая провизия. Не осталось ни единой сладкой картофелины{1}, ни единого клубня ямса. Великолепные грозди бананов, украшавшие прежде нашу корму и ют, – увы! – исчезли, нет больше и сладостных апельсинов, свисавших с наших штагов и рей. Все ушло, и нам ничего не осталось, кроме солонины и морских сухарей. О вы, путешествующие в пассажирских каютах, вы, которые столько шуму подымаете из-за какого-то двухнедельного плавания через Атлантику и с таким искренним ужасом повествуете о своих корабельных тяготах, – подумать только, ведь после целого дня завтраков, чаев, обедов из пяти блюд, светских бесед, виста и пунша вам приходится, бедненьким, запираться по своим отделанным красным деревом и мореным дубом каютам и спать по десяти часов кряду непробудным сном, разве только «эти негодники матросы» вдруг вздумают «орать и топать над головой», – что бы вы сказали, случись вам провести шесть месяцев в открытом море?!