– Она моя невеста! Я женюсь! – настаивал первый, подозрительно знакомый голос, не прерывая восхитительных поцелуев.
– Остынь, Ламар! Я тебе уже десять раз повторил, это только чары! Коренус во всем признался! – раздраженно вещал чей-то баритон в такт легким шагам справа. – Сейчас девушка очнется, и мы во всем разберемся!
– Не чары то! Я истинно сердце свое и меч к ногам возлюбленной положил! – заупрямился первый голос и сердито рявкнул почти над ухом Ольги: – Не трогай мясные шарики – подношение девы!
Кто-то слева икнул и пробормотал с явно набитым ртом:
– Извини, рыцарь, я задумался над сутью наложенных чар и…
– И слопал Ламарово подношение, – хохотнул баритон и деловито посетовал: – Лучше б ты на деву чары наложил, чтобы она не визжала, когда проснется, и речь нашу понимала. А то девица столь кричать горазда, впору вместо пожарного колокола на башне ставить, я едва не оглох!
– Уже, мой принц, чары спокойствия я на браслет-посредник наложил и деве на руку надел, – виновато прочавкал икавший, который оказался способен не только лопать котлеты, но и продуктивно работать.
– Эй, Ламар, прекрати лобзать пальцы девы и отойди подалее. Никакие заклятия не помогут, если она очнется и вообразит, что ты девичьей плотью пообедать собрался. Я бы, на тебя глянув, точно так и решил! – командным тоном не то в шутку, не то всерьез предложил тот, кого именовали принцем.
Рядом послышалось сердитое ворчание, похожее на рев разбуженного медведя, но целовать пальцы прекратили и отодвинулись, если верить едва уловимому движению воздуха.
Ольга с опаской приоткрыла сначала один глаз, а потом и второй. Она лежала на диванчике с высокой спинкой в совершенно незнакомой здоровенной комнате с настолько роскошной мебелью, что создавалось впечатление, будто ее всю перетащили сюда прямиком из Эрмитажа вместе с картинами, паркетом, люстрами и гобеленами. В распахнутые настежь окна лились птичий щебет, запах мяты и роз.
В кресле близ диванчика сидел старичок в фиолетовой рясе с поясом, кажется, сплошь состоящим из мешочков и скляночек. Жидкая беленькая бороденка и вислые усики при почти лысой черепушке делали его похожим на печального толстого козлика. Только вместо травы «козлик» схарчил котлетку, а сейчас тайком облизывал пальцы и жадно косился на миску, стоящую на низком столике, где оставалась еще парочка «мясных шариков».