Он перешел на латынь, я перестал его понимать и лишь наслаждался голосом и медью мертвого и вечно живого слога.
– Однако, – расстался он наконец с латынью, – мы рассматриваем это положение долее, чем нужно. Суть его в том, что умеренность, скромность, самообладание и воздержанность неотделимы от нравственно-прекрасного. Надо пользоваться благоразумно словом и делом, по-гречески это называется…
Он перешел на древнегреческий, и я опять перестал его понимать.
Ветер усилился, я поднял голову, чтобы посмотреть, выдержат ли паруса, и увидел, что стою перед собственным домом.
5
Через неделю у метро на рекламном щите появилось объявление:
«Роскошная библиотека с редкостями, раритетами, суперраритетами, изданиями Новиковской типографии и полным собранием сойкинского Дюма обменивается на дачу…
Тел……Марину».
Стоя перед этим объявлением, я вдруг подумал о том, что можно было бы написать его и более выразительно, с магнетической силой воздействия. Ну хотя бы в стиле начала века: «Невероятное стало возможным благодаря моей библиотеке. Заставьте полюбить себя мировую культуру. Овладейте ее непокорными вершинами – источниками вечного блаженства…»
Ни одной обсерватории мира не удалось по сей день уловить сигналы внеземных цивилизаций. Они безмолвствуют, если вообще существуют, или не желают общаться с нами. По убеждению ряда компетентных лиц, вероятность, что в обозримом будущем нам удастся узнать о них что-либо достоверное, измеряется ускользающе малыми величинами. Кто-то из современных острословов охарактеризовал ситуацию нижеследующей формулой: в наши дни есть две великих невозможности – услышать собратьев по разуму и не услышать соседей по дому.
Один из горько-иронических аспектов нашей истории в том и заключается, что дом, где разыгрались события, напоминает радиотелескоп, который вот-вот поднимется зеркалом к небу. Дом чуть выгнут, оттого кажется, вечерами особенно – когда загораются окна, – что фасад его зеркально колеблется, волнисто играет. Дом, несмотря на завидную высоту, широко распластался по земле, как бы раскрывая объятия – именно небу: это впечатление отчетливо рождается из-за того, что дом построен на холме, бывшем недавно большим пустырем. В доме десять этажей и восемь подъездов – шум новоселий не стихал долго. Это шум был веселый и жизнеутверждающий, шум ликования и надежд – на него, естественно, никто не жаловался, ему радовались. Но вот новоселья отплясались, отпелись, отыгрались, а… шум остался – уже не праздничный, однообразно или, вернее, разнообразно будничный.