Правда, их тоже «обнесли» с наделами: в центральных губерниях они сократились на 10 %, в северных – на 44 %, а выкупные платежи оказались на 45 % больше оброка.
Кстати, «отпущенные на волю» крестьяне личной свободы так и не обрели. Их забрали у помещика, зато прикрепили к земле, так что они, перестав быть рабами, сделались теперь по-настоящему крепостными. Куда бы ни поехал такой мужик, хоть в Москву, он все равно получал паспорт от общины, налоги платил тоже в общине, а при малейших неприятностях, скажем, с полицией, его тут же высылали «на родину».
Такова в основном реформа 1861 года. В ней существовало еще множество нюансов и частных определений для разных местностей, поскольку условия в каждой точке России свои. Но в целом реформа была проведена в интересах помещиков, да и государство сделало на освобождаемых крестьянах свой гешефт. В этом имелся определенный экономический резон – но о том речь впереди.
А что крестьяне? Крестьяне попросту не поверила реформе. Долго еще по деревням ходили легенды, что баре спрятали от народа подлинную царскую волю. А когда поверили – уже после 1906 года – тут-то русскому самодержавию и конец пришел.
Елизавета Водовозова приводит в мемуарах разговор с крестьянской семьей, которая слыла в их местах за одну из наиболее честных и порядочных. Но сперва – антураж.
«Когда в один из воскресных дней я войта в его избу… я застала всех членов семьи за самоваром: при этом на столе лежала связка баранок. Малышам давали по баранке и выгоняли на двор. Меня более всего поразил облик и вся фигура Кузьмы. Это был человек лет под шестьдесят, сухой, как жердь, сутулый, с лицом, на котором выдавались скулы, обтянутые желтою кожей, совершенно лысый, но с очень густыми седыми бровями, торчащими какими-то кустиками. Он сидел под образами, и глаза у него были опущены вниз даже тогда, когда он говорил: он точно разговаривал сам с собою, а когда изредка поднимал голову, глаза его бегали, как у затравленного зверя.
Перед двумя из крестьян стоял чай в стаканах без блюдечек, и перед каждым из сидевших за столом лежало по крошечному кусочку сахару. Когда кто-нибудь допивал чай, хозяйка наливала следующим, так как в семье было всего два-три стакана и одна оловянная кружка…
На мои расспросы о воле Кузьма отвечал вопросом же: