– А если он мертв, – встрял Харди, – то нехорошо везти его до Грейт-Барвика. Даже хоть он не из Скотни-Энда родом и не из Ларкингфилда, он все-таки в каком-то роде местный и должен остаться тут.
– Я мог бы запереть вагон, так ведь переходы между вагонами не запрешь… Давайте втроем вытащим его, а еще кто-нибудь позвонит пока в Грейт-Барвик – расскажет, что случилось, и постарается вызвать врача. Хотя если пассажир и впрямь мертв…
– Эй, – раздался новый голос, – вы намерены весь день болтать? Мне ехать надо!
Выглянув в окно, Харди увидел перед вагоном хмурое лицо машиниста. Тут же все четверо принялись объяснять, в чем дело, и совершенно запутались. Однако машинист был человеком дела. Он ловко забрался в вагон, бросил взгляд на Каргейта и произнес решительное, хотя и не профессиональное мнение: совсем мертвый. Более того, машинист совершенно ясно представлял, что теперь следует делать, и принялся осуществлять свой план; хороший ли, плохой ли – главное, четкий.
Вагоны, объяснил он, в которых находятся «жмуры», трогать нельзя. Будет расследование. Врачи, полиция и все прочее.
– Просто на всякий случай, – многозначительно добавил он.
– Вы чего же, – ухмыльнулся Джим, – намекаете, что его Харди прихлопнул?
– Может, да, а может, и нет. Значит, ставим вагон на запасный путь, а пока доложите в Грейт-Барвик. Потом вы спокойно и не спеша все тут устраиваете, а поезд идет дальше. И надо записать адрес вот этого джентльмена…
– Мистер Бенсон и Джим меня знают, – перебил ошарашенный Харди.
– Тем лучше. Тогда вы переходите в другой вагон, и все довольны, всем хорошо. Кроме, пожалуй, мистера, который умер – хотя и тут кто знает… В общем, я и этот вот парень с блестящими идеями займемся маневрированием, а начальник станции пусть идет звонить.
Решительность машиниста привела к тому, что не все улики смерти Генри Каргейта были уничтожены, и очень скоро мир и безмятежность вновь воцарились на станции Ларкингфилд, только бабочки порхали от розы к розе на клумбах справа и слева от вывески с названием станции. Кстати сказать, прекрасные розы, взращенные Бенсоном на тяжелой глинистой почве, составляли гордость всей его жизни.
Обычно Бенсон наслаждался полной тишиной перрона; станция находилась в полумиле от поселка, и ничто не нарушало спокойствия между редкими поездами. Однако сегодня все было иначе. А вдруг этот человек не умер? Вдруг он жив и нуждается в помощи? Бенсон не представлял, что предпринять. Скорей бы уж появился доктор Гардинер. И если б нашлось хоть какое-то занятие!.. Джим беззаботно кормил пса; но ведь Джим, не говоря уж о том, что пес его волнует больше, чем кто угодно из людей, не отвечает ни за что и вряд ли расположен думать о трупах.