Затрещал телефон. Звонил Быков – голос сильный, молодой, властный, – просил подготовиться и доложить о расследовании.
– Если можно, ближе к вечеру, Павел Евгеньевич, – сказал Шумский. – Все мои в разгоне.
– Хорошо, я сегодня допоздна, – согласился Быков.
6
Собрались в девятом часу. Изотов неторопливо выложил из папки ворох каких-то бумажек, сказал по обыкновению ворчливым тоном:
– Тридцать восемь и пять десятых Ольг Николаевн, будь они неладны. Правильно, Ольг Николаевн?
– Меня интересует, что за пять десятых, – улыбнулся Шумский.
– В жизни, или, как раньше говорили, в миру, – Ольга Николаевна, по паспорту – иначе. Как считать? Но не стоит ломать голову. Этой Ольге Николаевне шестьдесят четыре. Отпадает. Вообще после шестидесяти – шесть, от пятидесяти до шестидесяти – девять. Итого – пятнадцать. Этих – долой. Остаются двадцать четыре…
– Придется пока отложить и их, несмотря на блестящую статистику.
– Почему? – удивился, подняв белесые брови, Изотов.
– Потому что мне неприятно видеть, как маются люди, выполняя бесполезную работу.
– Ну не таи, чего у тебя там?
Вместо ответа Шумский протянул Изотову протокол допроса Гайдулина.
– Читайте оба, – кивнул он Чупрееву. – Тебе тоже пригодится.
В плотно исписанном листе были сильно подчеркнуты красным карандашом строчки.
«Девятнадцатого октября у меня день рождения. Отмечали в общежитии. Красильников сильно выпил, стал приставать к Валентине Ступиной, которая была со своим мужем Николаем Ступиным, моим другом. Чтобы избежать скандала, я увел Красильникова и сказал, что он не умеет ухаживать за женщинами. На это Красильников ответил, что умеет, и похвалился своим знакомством с Олей, артисткой цирка, которая недавно уехала. Красильников сказал, что был у нее в гостинице и их застал муж. Фамилии Оли я не знаю, Красильников ее не назвал. Название гостиницы тоже не знаю».
– Что-то здесь не того… – усомнился Чупреев. – Красильников же не пил. Это подтверждают все.
– Липа, – категорично заявил Изотов. – Во-первых, он не пил; во-вторых, по своему характеру он не стал бы приставать при всех к женщине; в-третьих, по этой же самой причине не будет он рассказывать о каком-то приключении человеку, с которым не так уж близок.
Шумский стоял, скрестив на груди руки, и насмешливо смотрел то на Чупреева, то на Изотова, покачивая головой: