Шумский обследовал комнату, прощупал кровать, потом подошел к машине, открыл ящик. Среди иголок, старых наперстков, шпулек он заметил желтый тюбик, вынул и открыл его. Цвет помады был темный, вишневый.
– Вы холосты?
– Холост.
– А как попала к вам губная помада?
Потапенко сделал попытку улыбнуться, развел руками:
– Ей-богу, не припомню. Должно быть, кто-нибудь из женщин оставил… заказчиц…
– Вы ведь шьете мужское платье.
– Да, но может быть… это были и не заказчицы, – взывая к пониманию, сказал Потапенко.
– Все может быть, – ответил Шумский, откладывая в сторону тюбик.
Сидя на корточках возле старинной тумбы с запыленным бюстом Оффенбаха, Изотов молча перебирал книги, тетради, журналы, которые он извлек из тумбы. Потом встал, подошел к столу и, разложив перед Потапенко два журнала мод, общую тетрадь и телефонный справочник, спросил:
– Это все – ваша собственность?
Потапенко недоуменно посмотрел на Изотова:
– А чья же? В моем доме все мое.
– Кто знает. – Изотов поднял свои белесые брови. – Вдруг эти вещи тоже оставили ваши заказчики или заказчицы.
– Нет, мои.
– Тогда я прошу, подпишите, пожалуйста, протокол в подтверждение ваших слов.
– А теперь скажите мне, – вмешался Шумский, – кто приезжал к вам из Риги? Учиться играть на аккордеоне. Ведь вы еще и аккордеонист, не правда ли?
– Да, но сейчас я играю только дома, изредка, больше для души.
– Вы не ответили мне, – настаивал Шумский.
– Не знаю, кого вы имеете в виду.
– Далматов, например, брал у вас уроки?
– Далматов?.. Далматов?..
– Ну что же вы так долго, Потапенко, вспоминаете? Он же у вас жил довольно продолжительное время. И не один. Разве не так?
– Да, да, жил, – закивал Потапенко. – Ну и что такого? Вы же сами хорошо знаете, зачем тогда спрашиваете?
– Проверить хотим. Вдруг ошибаемся? А где Далматов работает?
– Не знаю, не интересовался.
– Вот это уж нехорошо, – с нарочитым сожалением сказал Шумский. – Жить неделями бок о бок с человеком и не поинтересоваться, где он работает… Позвольте не поверить. Зря вы так говорите. Вы прекрасно понимаете, что нам выяснить, где работает человек, ничего не стоит… А вам от запирательства будет только хуже. Ну а Вента Калныня? Она что, жена Далматова?
– Не знаю.
– И где работает, тоже не знаете. Так?
– Не знаю. Ничего не знаю! – закричал вдруг Потапенко, вскакивая; кровь прилила к его лицу. – Ни-че-го…