– Холмс, – наконец набрался мужества я, – мне крайне неловко отрывать вас от работы, но мне нужно кое о чем вас попросить.
Судя по всему, Холмс пропустил мои слова мимо ушей. Он не двинулся с места, даже позы не переменил.
– Холмс, вы не могли бы уделить мне минуту внимания? – предпринял я еще одну попытку.
Холмс тяжело вздохнул и недовольным тоном произнес:
– Ну что еще, Уотсон? Вы же знаете, я не терплю, когда меня отвлекают от работы.
– Простите, старина, но мне крайне важно с вами переговорить.
Холмс обреченно отложил перо и, скрестив на груди руки, откинулся в кресле:
– Что ж, говорите, и покончим с этим.
– Мне прекрасно известно, что вы по уши в делах, но у меня к вам вопрос личного характера. Меня просили, нет, даже умоляли, уговорить вас помочь в одном деле. Моя племянница Анна, в которой я души не чаю, находится в отчаянном положении.
– Мне очень жаль, Уотсон, но об этом не может быть и речи. – Холмс снова взял в руки перо и принялся что-то писать.
Однако я не собирался отступать:
– Холмс, наша дружба за долгие годы не раз проходила проверку на прочность. Мы вместе немало пережили. Думаю, не будет преувеличением сказать, что и я неоднократно спасал вам жизнь, и вы множество раз спасали жизнь мне. Так вот, ради всего этого я молю вас хотя бы подумать.
– До двенадцатого числа мне надо распутать дело о наследстве Кастерса. Кроме того, на мне висит расследование ограбления ювелирного салона. Да еще вдобавок меня грозятся убить братья шантажиста Фелпса. Еще одно дело я просто не потяну.
– Да, конечно, – смиренно кивнул я и, помолчав, добавил: – Я вам никогда не говорил об этом, Холмс, но Анна мне как дочь, которой у меня никогда не было. Пусть я и знал, что вы откажетесь, я был обязан хотя бы попросить об этом одолжении. Надеюсь, вы меня понимаете.
– Конечно, Уотсон. Мне очень жаль.
– Ничего страшного, старина. Между нами, я считаю, вы все равно ничего не смогли бы сделать. Я так Анне и сказал. «Шерлок Холмс – всего лишь человек. Он не может сотворить чудо, и то, о чем ты просишь, не в его власти».
Признаться, это была уловка, причем недостойная меня, но я прекрасно знал Холмса, знал куда лучше, чем кто-либо еще. Я понимал, что попытка уязвить его самолюбие в данных обстоятельствах является единственным действенным способом заставить моего друга взяться за дело.